IV.
Открывая путь к бытовой комедии Островского, «Женитьба» вместе с тем опиралась на известные театральные традиции, что особенно заметно в первоначальном варианте комедии («Женихи», 1833 г.), построенном исключительно на соперничестве женихов. Круг женихов, из которых каждый наделен резкой комической чертой, еще в XVIII веке служил композиционным средством для введения сатирических портретов, характеризующих различные общественные категории (женихи в комедии Сумароков «Чудовищи» и в «Чудаках» Княжнина).
В последующих редакциях «Женитьбы» на первый план выдвигаются мотивы неудачного свата и нерешительного жениха (Кочкарев и Подколесин). Оба эти мотива были в ходу на русской сцене в 20-х годах. Мотив свата, попадающего так или иначе впросак, варьируется в ряде водевилей, переделанных с французского («Хлопотун» А. Писарева, 1825 г.; «Светский случай» Хмельницкого, 1826 г.; «Сват невпопад» Д. Ленского, 1828 г.). Нерешительный жених выведен в комедии Хмельницкого «Нерешительный» (1819 г.), часто шедшей на сцене вплоть до 30-х годов. Пьеса Хмельницкого, конечно, имеет очень мало общего с комедией Гоголя. Нерешительность Армидина, героя Хмельницкого, проявляется в неумении остановить выбор на одной из двух хорошеньких сестер, между тем как Подколесин у Гоголя колеблется в самом решении жениться. Однако в частностях есть некоторое сходство. Так, сцена объяснения Подколесина с Агафьей Тихоновной напоминает аналогичные сцены Армидина с Людмилой и с Наташей. Оба, приступив к объяснению, не решаются его закончить и под разными предлогами откладывают его. Есть сходство и в попытке бегства, с той разницей, что Армидину убежать не удается.
В «Женитьбе» изображаются представители офицерско-чиновничьего сословия в их соприкосновении с купеческой средой, точкой соприкосновения взят типический бытовой случай — поиски жениха-дворянина для купеческой невесты. Купеческая сторона пьесы постепенно расширялась, начиная с набросков 1835 г., где невеста, по-видимому, была уже купчихой. В дальнейших редакциях (1836, 1841 гг.) прибавлены были Арина Пантелеймоновна с ее проповедью купеческих преимуществ и жених Стариков. Сваха Фекла является посредствующим звеном между двумя мирами, причем по своей «простонародности» ближе примыкает к купеческой стороне.
Купеческая тема не была новостью ни на сцене, ни вообще в художественной литературе. В самом начале XIX века купеческий быт воспроизводился в пьесах П. Плавильщикова. Гоголевской комедии непосредственно предшествовали «простонародные» повести М. П. Погодина из купеческого быта. В частности, можно отметить некоторую связь «Женитьбы» с повестью Погодина «Черная немочь» (1832 г.), где есть и говорливая сваха, и купец-деспот, и роспись приданого, которую он разбирает. [64]
Эпизодические заметки, касающиеся купцов и их отношений с дворянством, встречаются, хотя и изредка, в произведениях Гоголя, начиная с 1833 г. В «Невском проспекте» мимоходом затронут основной мотив «Женитьбы»: женитьба офицера из «среднего класса общества» на купеческой дочери «с сотнею тысяч» и «кучею брадатой родни». Кстати говорится и о честолюбии «русских бородок», которые, «несмотря на то, что от них несколько отзывается капустою, никоим образом не хотят видеть дочерей своих ни за кем, кроме генералов или, по крайней мере, полковников». В «Портрете» сопоставляется развязность «русских купцов» «в синих немецких сюртуках» на аукционе с их обычной «приторной услужливостью», когда они в своих лавках перед покупателем. В одном раннем отрывке («Дождь был продолжительный», 1833 г.) изображается внешне цивилизованный купец в таком же «синем немецкой работы сюртуке» на прогулке со своей «жирной» половиной. Автор иронизирует над «купеческой ловкостью», с какой он держит над ней зонтик, и с насмешкой упоминает об «адской струе из капусты и луку», которую оставляет за собой купеческая чета.
Больше внимания уделено купцам в «Ревизоре». Городничий обличает их плутовство и издевается над их бородами и претензиями на важность. Повторяется в «Ревизоре» и мотив «купеческой дочки»: Хлестаков (в редакции 1835 г.) хвастает своими успехами у каких-то «двух хорошеньких купеческих дочек», которых он прельстил своей петербургской внешностью. [65]
Все эти мотивы имеются и в «Женитьбе», но в иной функции и со значительными переменами. Мотив «купеческой дочки», намеченный еще в «Невском проспекте», стал здесь основной частью сюжета. Купеческое «важничанье» получило в речах Арины Пантелеймоновны более или менее солидное обоснование и превратилось в гордое сознание своего сословного достоинства (рассказ о Тихоне Пантелеймоновиче, спор с Феклой, финальная сцена). Фигура купца Старикова изображена сочувственно. Отпали или отошли на второй план внешние комические черты, вроде «бороды». О «бороде» в окончательной редакции уцелело только одно упоминание (реплика Агафьи Тихоновны: «станет есть, все потечет по бороде»). [66] Совсем уничтожено упоминание о «капусте», имевшееся в первой полной редакции. [67] Исчезла также и такая подробность, как «немецкая» одежда некоторых купцов, претендующих на равенство с дворянством; в первой полной редакции Стариков причисляется именно к этой категории (реплика Арины Пантелеймоновны: «Да ведь Алексей-то Дмитриевич не такой… в немецком кафтане лучшего сукна ходит»).
Сравнение окончательной редакции с двумя слоями (верхним и нижним) первой полной редакции показывает, как Гоголь систематически устранял свои собственные шаблоны и слишком примитивные комические черты, и как, вместе с тем, смягчал краски в изображении персонажей из купечества, которые становились серьезнее и человечнее, получая в этом отношении решительный перевес над персонажами из дворянства, обрисованными резко сатирически. Так в окончательной редакции смягчен образ Тихона Пантелеймоновича (сокращен рассказ о его кулачных расправах с женой, выброшено упоминание о его обжорстве) и совершенно уничтожен комический эффект нескладной речи Старикова, [68] причем реплики его в окончательной редакции сведены к минимуму. Ослаблены также комические черты Арины Пантелеймоновны, [69] что в связи с ее бойкими сатирическими выходками против дворянства выводит ее из ряда объективно-комических персонажей (т. е. таких, которые сами являются предметом смеха, а не вызывают, подобно сценическим «шутникам», сочувственный смех). В то же время подверглись сокращению в окончательной редакции (отчасти по цензурным соображениям) некоторые особенно резкие отзывы Арины Пантелеймоновны о дворянстве, вроде следующих: «Дворянин, дворянин, а только и славы, что имя. Такой же холоп, только что перед черным народом дуется»; «А дворянин что ни выподличает, ни себе, ни другим, а только растранжирит мошенникам». [70]