Бедная Каролина! Что же мне делать, чтобы спасти ее от несчастья?»
* * *
В покоях герцогини Каролина делилась с матерью: дескать, вот видите, мама, это просто злобное письмо разочарованной служанки. Лорд Малмсбери уверял, что ни один мужчина не осмелится стать ее любовником, ведь иначе его приговорят к смертной казни. Глаза у Каролины блестели. Как восхитительно, из-за любовника ей грозила смерть! Если леди Джерси в самом деле любовница принца, а принцессе тоже захотелось бы завести любовника, она бы не колебалась. Во имя чего? Раз супруг неверен, она тоже может изменить. Из-за дорогого Тебингена ее могли приговорить к смерти. Вдруг найдется кто-нибудь, похожий на него?
Герцогиня размышляла: «Смерть из-за любви к принцессе Уэльской? Разве существует такой закон?»
Ну, к королеве-матери он явно не относился. Она помнила, как вдовствующая принцесса Уэльская была так увлечена лордом Бьютом, что не смогла удержать свою привязанность в секрете. Герцогиня никогда не слышала, чтобы кто-нибудь предлагал приговорить их к смерти, хотя все знали об этой связи. Он открыто посещал королеву, вел себя на правах отца с молодым Георгом, и всем это было удобно и выгодно. Простым людям не нравилось, конечно. Но лишь потому, что лорд Бьют был шотландцем, который хотел править Англией, а не потому, что являлся любовником королевы.
О да, люди осуждали их за любовную связь. Она помнила, как кричали «Джекбут» – «сапог», используя игру слов, благо, имя Бьюта это позволяло, обзывали его «юбочником» на улицах. Всех это забавляло, сочинялись памфлеты, появлялись карикатуры. Никто и не думал о государственной измене.
Она знала, что англичане самые терпимые люди в мире. Они любили, чтобы короли развлекали их, а маленький скандал всегда по душе.
Она легкомысленно хотела высказать это Каролине, но сообразила, какое впечатление эти откровения могли бы произвести на принцессу.
Герцогиня ничего не сказала и поднесла оскорбительное письмо к пламени свечи.
* * *
Ближе к Рождеству начались приготовления к отъезду, суматоха поднялась невероятная.
От принца Уэльского пришло послание, в котором говорилось, что, несмотря на вмешательство герцога, он запрещает мадемуазель Розенцвейг сопровождать принцессу. Каролина пришла в жуткую ярость. «Почему, почему, почему?» – кричала она. Лорду Малмсбери с обычным для него тактом удалось успокоить ее.
Безусловно, какая-то причина была, но он не знал этой причины и не мог сказать принцессе ничего определенного. Он просил ее быть терпеливой. Он же станет ее другом и советником во всем. И будет полезен, как секретарь.
– Ах, моя милая, – восклицала потом Каролина, прощаясь с мадемуазель Розенцвейг. – Я хотела броситься ему на шею, когда он сказал мне это. Его дружба послужит мне утешением теперь, когда я потеряла вас.
Не было времени горевать, вот-вот предстояло отправиться в путешествие, а зимняя пора отнюдь не способствовала этому. Дороги обледенели и были опасны. Каролину же ничто не останавливало. По крайней мере, в пути не будет скучно.
В декабре тысяча семьсот девяносто четвертого года, двадцать девятого числа пополудни они выехали из Брунсвика.
Герцог попрощался с дочерью очень нежно, она всплакнула. «Дорогой папа, – думала она, – он всегда был добр ко мне. После майора Тебингена я люблю его больше всех на свете».
Он часто бывал суров, она побаивалась его, но он всегда заботился о ней, а в последнее время – особенно.
– Прощай, дорогой папочка, – сказала она.
– Каролина, дорогое мое дитя, постарайся быть счастлива.
– Это будет главным в моей жизни, папа.
– И, будь добра, слушай советы старших и мудрых людей.
Она обещала. Каролина села в карету, где ее ждала мать. Герцогиня провожала ее до Ганновера.
Потом герцог попрощался с лордом Малмсбери и просил его быть вторым отцом принцессе, пока тот не вручит ее заботам мужа, Малмсбери сердечно пообещал это, да так пылко, что осушил слезы герцога.
Пушки на дворцовом бастионе дали залп, и кареты тронулись в путь. Когда они проезжали через Брунсвик, люди выходили поглазеть на кортеж и приветствовали дорогую принцессу, которая всегда была так добра к ним и их детям.
– Долгих лет жизни принцессе! – кричали она. Она, принцесса Уэльская, их любимая Каролина, когда-нибудь станет королевой Англии.
* * *
Когда кавалькада достигла Оснабрюка, их догнали печальные вести. Малмсбери полагал ехать через Голландию, но, как сообщалось в письме, враги Англии – французы вошли в Голландию, и страна была в опасности. Нельзя было и думать, чтобы везти принцессу Уэльскую этим путем, поэтому эскадра судов под командованием командора Пейна, снаряженная доставить принцессу в Англию, ввиду создавшейся ситуации вернулась туда ни с чем. Делать было нечего, пришлось остановиться в Оснабрюке и думать, как быть дальше.
Это было утомительно, потому что в отсутствие герцога и мадам де Гертцфельдт отношения матери и дочери испортились. Каролина открыто насмехалась над матерью, герцогиня сплетничала без остановки, а все изменения к лучшему в характере и поведении принцессы, которые лорд Малмсбери заметил в последнее время, казалось, сошли на нет. Каролина стала жестче. Она перестала воспринимать его завуалированные критические замечания, не то что в Брунсвике. Сделалась слишком фамильярна со своей свитой, называла всех дорогими, милыми, любимыми, а когда лорд Малмсбери напомнил ей, что привязанность должна сочетаться с достоинством, высокомерно его пресекла, как бы напоминая, что он всего лишь королевский посол, а она жена принца Уэльского.
«Быть беде», – думал Малмсбери.
Герцогиня, прослышав, что французы недалеко, впала в панику.
Каролина увидела, что та собирается уезжать, и поведала об этом эрлу Малмсбери, он тотчас отправился к герцогине и стал ее укорять.
– Мадам, – сказал он, – вы, конечно, не захотите оставить вашу дочь без присмотра.
– Чепуха! – сказала герцогиня. – Она в окружении дам, в окружении свиты, вы за ней присматриваете. Если французы придут сюда, я не вижу смысла, чтобы оставаться здесь и быть схваченной. Они всегда ненавидели англичан и сразу вспомнят, что я одна из них.
– Мадам, умоляю простить меня, но я отвечаю за принцессу и не могу позволить вам покинуть дочь прежде, чем прибудет из Англии ее новая свита.
– А когда это случится? – спросила герцогиня.
– Этого, мадам, я сказать не могу, поскольку наши планы нарушены наступающей французской армией.
Герцогине оставалось только повиноваться, эрл Малмсбери и правда был главной персоной в этом путешествии, да и в любом случае она должна была оставаться с дочерью.
Каролина кричала:
– Если вы хотите ехать, поезжайте. Я не хочу, чтобы вы оставались, раз вам не хочется.