* * *

Каждый день мисс Пигот ждала гонца из Рима. Она была так же нетерпелива, как принц. Мария ждала ответ с философским покоем, стойко, и никто не знал, что творилось у нее в душе. Вернуться к былому счастью? Возможно ли?

Ей придется следить за своим характером. Она должна будет измениться, ведь он самый прекрасный мужчина. Бесполезно обманывать себя. Она любила его. Вероятно, больше, чем он ее. Его чувства всегда были поверхностны, но к ней они были глубже, чем к кому-либо еще в его жизни. Она поразилась, что все это время он ждал, что она вернется к нему. Она не слушала рассказов о его похождениях после того, как он оставил леди Джерси. Так было и в те дни, много лет назад, когда он ухаживал за ней так ревностно, что ей пришлось бежать от него на материк. Тогда он и вступил с ней в брак, что могло стоить ему короны… и все из-за любви к ней.

Как она могла не любить этого человека?

Наконец пришло послание от самого папы. Он рассмотрел брак Георга, принца Уэльского, и Марии Фитцгерберт и вынес решение, что перед лицом Святой Церкви они муж и жена.

Больше не было препятствий к их воссоединению.

* * *

Дом Марии на Тилни-стрит был украшен белыми розами, потому что был июнь. Потому что Марию он называл «белой розой», в шутку обзывал ее якобинкой и говорил, что она желает увидеть конец Ганноверской династии. Белые розы были на всех столах. Лондонское избранное общество было приглашено принцем Уэльским на завтрак, все догадывались, что он был дан в честь восстановления брачных уз с Марией. Мария торжественно вернулась к принцу Уэльскому.

Полные, отнюдь уже не молодые, они светились счастьем. Принц вел себя, как мальчик. Он не отводил взгляда от Марии. Все было прощено: ее вспыльчивость, его измены. Они снова любили друг друга.

– Вместе, – сказал принц Уэльский, – пока не разлучит смерть.

Начался второй медовый месяц.

* * *

Каролина громко смеялась, когда услышала об этом.

Она настояла выпить за их здоровье.

– Удачи им и счастья, – сказала она. – Благословение нашей толстой парочке. Я искренне рада, что муж Марии Фитцгерберт вернулся к ней.

Уилликин

Возвращение принца к госпоже Фитцгерберт совпало с публичным отречением от женитьбы на Каролине. Правда, она оставалась принцессой Уэльской и была матерью принцессы Шарлотты, но везде Марию Фитцгерберт принимали с принцем и считали его женой, хотя открыто этого никто не признавал. Несмотря на то, что Каролина, очевидно, смирилась с этим положением, довольно необычным, в душе она испытывала глубокую обиду. Ее единственным другом был король, а его здоровье быстро ухудшалось. Он изредка приезжал к ней, а ей разрешали навещать его. Он выказывал ей свою неизменную и все время усиливающуюся привязанность, о которой она рассказывала мисс Хейман и которая ее очень утешала.

Она все чаще развлекалась в Монтэгю-хаузе и была приятно удивлена, что находятся люди, готовые навещать ее, несмотря на то, что этим они вызывают неудовольствие принца. Недоволен был не только принц Уэльский, но и королева, а так как король становился все более странным день ото дня, казалось, что скоро у Каролины совсем не будет поддержки в королевской семье.

Каролина пыталась показать, что ей все равно, веселая, раскованная, она пыталась вести свою собственную жизнь. У нее была ее любимая дочь, и Шарлотта любила свою мать, как бы ни старались родственники настроить ее против Каролины. У нее была маленькая семья детей бедняков, о чьем благополучии она пеклась, у нее была дружба короля и любовь народа, который считал, что ее несправедливо обижают, и всякий раз пытался показать ей, что он на ее стороне.

Она чувствовала себя затворницей в своем доме в Блэкхите, в стороне от мировых событий, сотрясавших государства. Франция вызывала особую тревогу. Там восходила звезда очень воинственно настроенного человека по имени Наполеон Бонапарт, становившегося угрозой для соседей, и Англия не была исключением. Цены на хлеб росли стремительно, что вызывало брожение среди бедняков.

Однажды майским утром король отправился в Гайд-парк на смотр гвардейского батальона. Собралась толпа зевак посмотреть парад, все шло гладко, когда вдруг раздался звук выстрела и один из зрителей упал на землю. Толпа нарастала, король хотел знать, что произошло, и ему сказали, что какой-то человек ранен пулей. Ни у кого не было сомнения, кому предназначалась эта пуля.

Король был спокоен, он давно убедил себя, что короли должны быть готовы умереть в любую минуту. Что до него, то болезнь постоянно держала его в страхе сойти с ума, и он говорил себе, что внезапная смерть лучше, чем годы прозябания в туманном мире безумия.

– Продолжайте парад, – сказал он и вел себя так, как будто ничего не случилось.

Люди, бывшие свидетелями инцидента, рассказывали об изумительной храбрости короля, в тот вечер он еще побывал на спектакле в Друэри Лэйн, там его громко приветствовали, но, когда он встал в ложе, чтобы ответить на приветствия, в него выстрелил человек из партера.

Второй раз за день он избежал смерти, пройди пуля на несколько дюймов ниже, она бы непременно угодила в него.

Наступило гробовое молчание, а затем послышался возмущенный ропот и стрелявшего безумца схватили.

Король продолжал сохранять редкостное спокойствие и даже дал знак продолжать спектакль. Он заснул в антракте, обычно над этим смеялись, но в этот раз ему аплодировали.

Невозможно было не восхищаться мужеством короля. В тот вечер Шеридан, директор Друэри Лэйн, написал дополнительную строфу для национального гимна и пропел ее королю:

От скрытого врага,

От удара убийцы,

Боже, спаси короля!

Вознеси над ним свою руку,

Во имя Британии защити

Нашего отца, принца и друга,

Боже, спаси короля.

Король слушал, как собравшиеся пели эти новые строки, и в глазах у него стояли слезы.

А когда выяснилось, что убийца-неудачник является неким Джеймсом Хедфилдом, старым солдатом, раненным в голову и страдающим от галлюцинаций, король был милостив к нему, он всегда симпатизировал страдавшим от безумия.

Для народа он сразу стал героем, а не болтливым старым Георгом, селянином Георгом, вечной мишенью для карикатуристов, изображавших его с крестьянами, обсуждающим приплод свиней или спрашивающим у старушек, как печь пироги с яблоками. Теперь они его любили, хотя и посмеивались над тем, что он такой домашний, такой простой и сует свой нос в каждую мелочь. Человек, который повел себя так хладнокровно после покушения на его жизнь, – это совсем другое дело.

Но скоро они забыли про его храбрость, и он опять стал старым Георгом, праведным, скупым, отцом большого и беспокойного семейства, бедным старым Георгом, впадавшим в сумасшествие.

Пит ушел в отставку, а он был якорем короля с тех самых пор, когда показал себя самым способным министром в королевстве, а было ему тогда двадцать пять лет от роду.