Последние дни Корделия провела в душевном покое, но совершенно изнемогла от нескончаемой вереницы балов, приемов, визитов, в том числе и в королевский дворец. Ей также приходилось помогать леди Гамильтон занимать посетителей потоком нахлынувших в британское посольство в надежде найти здесь поддержку и утешение, в предчувствии усложнения политической обстановки.
Сложившаяся ситуация, безусловно, беспокоила и королеву, о чем Корделия догадывалась по встревоженному виду леди Гамильтон, которой передавались страхи ее подруги.
Неудивительно, что Ее Величество не на шутку разволновалась, когда ей передали донесение, что в Ломбардии сосредоточено до десяти тысяч французов, вдоль побережья у Генуи — двадцать тысяч, а на верфях в Тулоне с каждым днем возрастает число готовых к отплытию военных кораблей.
«Королева уверена, что угроза надвигается и с суши, и с моря, и даже британский флот не сможет спасти ей королевство, — сказала как-то леди Гамильтон Корделии. — Единственный, кто может спасти нас, — это сэр Горацио Нельсон!»
В голосе леди Гамильтон звучала неприкрытая нежность, когда она говорила о прославленном герое, а вспоминала она о нем непрестанно.
Не было сомнения, что этот человек произвел на нее огромное впечатление, когда посетил Неаполь на своем корабле «Агамемнон».
При высадке на остров Тенериф у Санта-Крус Горацио Нельсон был тяжело ранен, и корабельный врач ампутировал ему правую руку. После этого его переправили в Англию, где он пополнил число уволенных в запас морских офицеров, поправляющих свое здоровье в курортном местечке Бат.
Несмотря на потерю глаза и руки, эта яркая личность пользовалась широкой популярностью как среди народа, так и в военных кругах. Поэтому именно к нему страна обратилась за помощью, когда были получены известия о мощном флоте, который строил Наполеон на Средиземном море.
Сэр Горацио был назначен командующим эскадрой, со стоявшей из четырнадцати первоклассных кораблей, но по пути из Англии его преследовала цепочка неудач: во время сильного шторма эскадра рассеялась, и он потерял из виду несколько фрегатов; за время долгого плавания истощились съестные запасы, среди моряков было много больных, некоторые корабли получили серьезные повреждения и требовали серьезного ремонта. Об этом Корделия знала со слов Марка Стэнтона.
Нельсон прислал сэру Уильяму Гамильтону письмо, в котором сообщил, что для дальнейшего продвижения эскадры ему необходимы провизия, фрегаты и опытные лоцманы.
— Сэр Уильям очень расстроен положением дел в эскадре, — жаловалась леди Гамильтон.
С Корделией и Дэвидом она говорила откровенно, испытывая необходимость поделиться с кем-то своими сокровенными мыслями и тем самым облегчить мучившую ее тревогу.
— Может ли сэр Уильям помочь адмиралу Нельсону? — озабоченно спрашивал ее Дэвид.
— Что он может сделать? — с тяжелым вздохом отвечала леди Гамильтон. — Король подписал соглашение, в котором обязался не пускать в свои порты британские корабли и не снабжать их провиантом! А уж что касается фрегатов…
Леди Гамильтон в отчаянии смолкла, и они поняли, что даже королева Мария-Каролина не посмеет помочь англичанам, когда французские войска угрожают ее государству.
Сейчас, сидя в беседке над обрывом и любуясь открывающимся видом, Корделия старалась не думать о войне, кораблях, французах и коварном Наполеоне.
Сегодня ей хотелось наслаждаться красотой Неаполя и забыть обо всем другом.
Бабочки кружили над камелиями, цветы жасмина благоухали, белый голубь, один из тех, что содержались на голубятне, опустился на край балюстрады напротив нее и пытливо уставился своими красноватыми глазками-бусинками.
Девушка сидела не шелохнувшись, слушая воркование голубя, напомнившее ей о диких голубях в Стэнтон-Парке и о заброшенном теперь родном доме, в котором остались жить лишь несколько слуг.
Ставни на окнах были заперты, мебель накрыта чехлами, и никто не знал, когда в доме появятся хозяева, да и появятся ли вообще.
Корделия всегда представляла, что будет жить в Стэнтон-Парке до женитьбы Дэвида или до той поры, пока сама не выйдет замуж и не переедет в дом супруга.
Брату она боялась признаться, что ее сердце разрывалось при мысли о том, что, оставив дом, она рассталась со всем, что было дорого ей, что связывало ее с воспоминаниями об отце и матери.
Мать обожала Дэвида и больше внимания уделяла ему, а потому для Корделии отец был ближе и в ее глазах воплощал все самые лучшие человеческие качества.
Она любила его слепо, как способен был любить только ребенок, не подвергая сомнению и не анализируя свои чувства, испытывая счастье от одного его присутствия.
Сэр Уильям немного напоминал ее отца, и потому ей легко было понять леди Гамильтон, жизнь которой, судя по слухам, была неустроенной и малодостойной до приезда в Неаполь, где она нашла счастье с ним.
Сэр Гамильтон, казалось, не обращал внимания на открытое восхищение и чрезмерное внимание, проявляемые к его жене пылкими неаполитанскими аристократами.
«Возможно, брак с мужчиной, который намного старше женщины, — большая ошибка», — подумала Корделия, но при этом не могла не признать, что подобное замужество бывает порой счастливым, так как придает женщине чувство надежности и защищенности.
При мысли же о браке с молодым мужчиной, как тот, что преследовал ее в Англии, или с неаполитанским герцогом она помрачнела и с сожалением подумала, что в такой прекрасный день не стоит предаваться подобным размышлениям.
Но девушка ничего не могла с собой поделать, и мысли текли своим чередом. В герцоге ее особенно пугала сила его страсти, которую он и не собирался скрывать от нее. Она это чувствовала, но, будучи невинной, не понимала, к чему это приведет.
«Нельзя судить обо всех мужчинах по тем немногим, кого я знаю», — рассуждала Корделия с присущим ей здравым смыслом.
Услышав чьи-то шаги на посыпанной гравием аллее, ведущей к беседке, она решила, что это Марк Стэнтон, который уже знал, что его кузина очень любит это место.
«Если ему сказали, что я вышла в сад, — подумала девушка, — то он догадался, что я нахожусь в беседке».
Шаги приблизились, ветки жасмина, закрывающие вход в беседку, раздвинулись. Увидев, что перед ней не Марк Стэнтон, которого она ожидала, а герцог ди Белина, Корделия замерла и сжалась от страха.
Он направился к ней с лучезарной улыбкой, а она не могла пошевелиться и только смотрела на него широко открытыми, испуганными глазами.
Герцог ди Белина в силу своего положения был чрезвычайно самоуверенный мужчина. Едва достигнув совершеннолетия, он считался самым знатным и привлекательным холостяком в неаполитанском обществе. К тридцати годам герцог испытал все наслаждения от удовольствий и развлечений, которыми так была богата столица королевства, и был уверен, что любая женщина, будь она знатной или простушкой, с готовностью предложит ему свою любовь, если только он соизволит обратить на нее свое благосклонное внимание.