— Поедете вечером ко мне? — предложила она. — Мы с мужем будем рады принять вас.
— А вы разве здесь не останетесь?
— Думаю, я не понадоблюсь Артуру, к тому же я должна вернуться в Фэрхерст, муж ни за что бы не согласился, чтобы я провела вне дома даже одну ночь. Пожалуйста, поедем.
— Спасибо, — просто сказал Ангус.
Лидия оказалась права, полагая, что не понадобится Артуру. Не успели они уехать из Эйвон-Хауса, как начали прибывать родственники Артура, а также телеграммы и сообщения, оповещающие о новых приездах. Стало совершенно очевидно, что Артур намерен устроить для Элизабет пышные похороны. По традициям семьи ее представители съезжались на сбор, когда умирал кто-то из их числа. Артуру, безусловно, не грозило остаться в одиночестве, и Лидию слегка подташнивало от той готовности, с какой его родственники приветствовали возможность собраться вместе.
Больше ничем помочь своей сестре она не могла. Она вызвала телеграфом Ангуса Маклауда, и Элизабет умерла счастливой — мысль об этом утешала Лидию. Поначалу удар от смерти Элизабет сделал Ангуса молчаливым и неразговорчивым, и Лидия с ее неизменным чутьем и восприимчивостью поняла, что он не желает разговаривать и находит утешение в молчании. Зная, как нужно обращаться с мужчинами, она поэтому оставила его одного. Когда наконец он был готов к беседе, он выудил ее из толпы и рассказал все, что она хотела знать о последних минутах Элизабет.
По мере того как Элизабет становилось все хуже, она временами начинала бредить, звать Ангуса, выкрикивая его имя с такой тоской, что старшей медсестре и сиделкам открылась тайна ее любви. Но они, хорошо обученные и не менее осторожные, чем священник в исповедальне, не позволили, чтобы Артура или любого другого в доме достиг хотя бы отдаленный намек. Они старались поддерживать свою больную в спокойном состоянии и только терзались страхами и дурными предчувствиями из-за того, какой оборот принимала ее болезнь.
А потом наконец приехал Ангус. Получив телеграмму от Лидии, он тотчас подал командованию прошение об отпуске и, получив разрешение, вылетел из Бельгии домой, высадился в аэропорту на юге Англии и оттуда направился в автомобиле в Эйвон-Хаус, стараясь ехать с предельной скоростью. Как только он вошел в дом, старшая медсестра проводила его прямо к больной, не тратя ни минуты, чтобы рассказать ему о ходе болезни даже в самых общих чертах. Ему было достаточно одного взгляда на Элизабет, чтобы понять причину такой поспешности.
Элизабет была в полусознании, и он сидел рядом с ней несколько минут, мысленно перебирая малейшие симптомы ее заболевания. Пытаясь найти способ спасти ее, он пребывал в почти безумном отчаянии, потому что эта женщина значила для него очень много.
Затем она открыла глаза. У нее вырвался легкий возглас радости, и она попыталась протянуть ему руки, но была слишком слаба, чтобы поднять их. Он понял ее желание, опустился рядом с ней на колени и обнял одной рукой за плечи. Она долго смотрела на него, и он видел в ее глазах любовь, любовь более сильную и духовную, потому что физическое восприятие ускользало от нее. Слова были не нужны, они говорили друг с другом сердцами, и она, должно быть, прочитала по его лицу все ответы на свои вопросы, потому что через какое-то время прошептала:
— Теперь можно и умереть.
— Ты не умрешь, дорогая, я здесь, чтобы вылечить тебя.
Она нежно улыбнулась ему; такой улыбкой, как он сказал Лидии, улыбается мать, когда ее дитя болтает восхитительную чепуху.
— Теперь можно, — снова сказала она так тихо, что он едва смог расслышать слова. А затем, как бы отдавая напоследок оставшиеся силы, она ясно произнесла: — Теперь я буду с тобою навсегда.
Через несколько секунд она умерла. Когда Лидия вошла к сестре, она была поражена тем счастьем, которое излучало лицо Элизабет. Гримаса боли и страдания исчезла, и она выглядела очень молодой и счастливой — Лидия даже не помнила ее такой раньше.
Любовь к Ангусу полностью перевернула всю ее жизнь, и Лидия, стремясь утешить его, сказала:
— Вы дали ей единственное подлинное счастье в жизни. Мне всегда казалось, что Элизабет играет какую-то роль и делает это потому, что не представляет, чем еще заняться, как вести себя по-другому. Когда она встретила вас, она впервые узнала, что такое жизнь.
Ангус ответил не сразу. Тихим, спокойным голосом он произнес:
— Не знаю, поймете ли вы меня, миссис Станфилд, но я скажу вам, что верю — она и сейчас жива.
Лидия кивнула.
— Элизабет никогда бы не сказала вам тех слов под конец — что теперь она будет всегда с вами, — не будь она совершенно уверена, что это так. Элизабет никогда не преувеличивала и редко высказывалась, если не была уверена в том, что говорила. Должна признаться, временами ее точность раздражала меня, но теперь… — Лидия замолчала.
— Теперь она помогает нам обоим, — закончил Ангус Маклауд.
— Мне так вас жаль, — ответила Лидия. — Вы знали ее очень недолго, а когда она сказала мне, как сильно вас любит, мне показалось, что когда-нибудь в будущем вас обоих ждет счастливый финал.
— Наверное, это единственно возможный финал, — ответил Ангус. — Я любил вашу сестру, как вы знаете, любил всей душой и сердцем, и все же я не мог просить ее испортить нашу любовь, совершив то, что, по моему мнению, было бы бесчестным поступком. Пока жив Артур Эйвон, Элизабет никогда бы не смогла быть моей. Лидия вздохнула:
— Бедный Артур, мне жаль его. Хотя он был доволен: Элизабет давала ему все, что он просил.
Она подумала, когда произносила эти слова, как потрясен был бы Артур Эйвон мыслью, что смерть связала Элизабет с любимым человеком. Он бы не понял и потому не стал бы ревновать, а лишь испытал бы легкое презрение к тому, что, по его мнению, являлось фальшивой и сентиментальной чувствительностью.
— Что значит для вас смерть? — внезапно спросила Лидия.
Ангус ответил сразу, словно уже обдумывал этот вопрос и знал, как на него ответить:
— Побег.
— Куда?
— В состояние, в котором можно жить более полной жизнью и — если говорить парадоксами — в котором можно полностью ощутить жизнь.
— Спасибо. Это проясняет то, что я хочу знать уже очень давно, — сказала Лидия. — Я думала об этих вещах, но так редко встречаются люди, с кем я могла бы их обсудить. Можно я расскажу вам о своей дочери?
— Конечно, — ответил Ангус Маклауд.
Глядя на него, удобно откинувшегося в кресле, Лидия заметила, что боль, заострившая и изменившая его черты после смерти Элизабет, проступала не столь явно. Он выглядел как человек, который в ладу с самим собой.
Она поведала историю Кристин, опустив все упоминания об осложнениях, возникших из-за Ивана, но сказав, что по некоторым личным мотивам дочь предпочла уехать, чтобы работать в госпитале.
— Как вы объясните такие силы, если это правильное слово? — закончила свой рассказ Лидия.