"Мой дорогой непредсказуемый кузен!
Я предполагала, что ты захочешь увидеть меня сегодня вечером, но была обманута в своих ожиданиях.
Мне очень много надо сказать тебе. Приходи завтра в пять вечера, в это время мы сможем побыть наедине.
Твоя Ромина".
В письме не было ничего такого, что могло бы вывести лорда из себя, но неожиданно он скомкал его в руке и бросил в пылающий камин.
Лорд ясно понял в этот момент, чего хотела от него Ромина Рамси, так же как прекрасно знал, что она уже давно намеревалась выйти за него замуж.
Седьмая вода на киселе, она злоупотребляла своим отдаленным родством, пытаясь вовлечь его в свой узкий круг друзей еще задолго до того, как он сам решил, хочет этого или нет.
Такое грубо-откровенное намерение было неприятно ему. Леди Ромина — самая блестящая женщина в аристократическом обществе Карлтон-Хаус. Такой красавицы свет не видел многие годы, поэтому леди Ромину по праву называли Несравненной.
Ее выдали замуж еще почти девочкой, выдали поспешно, потому что родители беспокоились, как бы ее красота не натворила бед. И не ее вина в том, что Александр Рамси, достопочтенный и невероятно богатый сквайр, свернул себе шею во время охоты совсем незадолго до того, как Ромине исполнилось двадцать три года.
Не дождавшись окончания траура, юная вдова приехала в Лондон, купила дом, нашла себе в качестве компаньонки пожилую даму, не придавая особого значения мнению света. Она была прелестна, жива, остроумна, и она была богата. Любой мужчина мог только мечтать о такой жене. Но она поставила себе цель выйти замуж за Неотразимого Мельбурна.
И ему было известно об этом, как никому другому.
Он был слишком опытен, слишком искушен в женском поведении, чтобы не понять всех тонко спланированных ею уловок: то ей требовался его совет, то она хотела услышать его мнение, то просила, как родственника, сопровождать ее на королевском приеме или спонсировать ее — и все это потому, что у нее не было мужа, который мог бы позаботиться о ней.
Она плела вокруг него сеть, как старательный и хитрый паук, но, говорил он себе, его еще не поймали. Может быть, это и в самом деле был выход из положения, может быть, это именно то, в чем он так нуждался, но сам он еще ни в чем не был уверен.
Ромина выглядела бы потрясающе в его драгоценностях. Она придала бы обществу за его столом, так же как и деревенскому поместью, неоспоримую элегантность.
Он слышал, как дыхание учащенно вырывалось из ее полуоткрытых губ, когда они оставались одни, видел, как глаза ее страстно темнели, а кружева волнами вздымались на груди, когда он целовал ей руку, желая покойной ночи.
Он уже был готов сдаться ее соблазнительному призыву, ее молчаливому приглашению, которое читал в ее глазах, и неизбежной просьбе пройти с ней в глубину дома, когда она устраивала у себя прием.
Сквозь открытую дверь ее спальни виднелись зажженные свечи, но Неотразимый Мельбурн, покоритель женских сердец, никогда не отказывающийся от ласки хорошеньких дам, не поддавался леди Ромине.
Приманка в устроенной западне была слишком очевидной. А он терпеть не мог делать то, чего от него настойчиво ждали, ненавидел участвовать в мероприятиях, продуманных до Мелочей, с заранее известным финалом.
«Ко всем Чертям, мне самому нравится охотиться за дичью!» — буркнул он себе под нос, выходя из дома леди Ромины с ясным осознанием сделанного ему предложения. Он отверг его и на этот раз, но неожиданно понял, что поступил по-хамски.
Они открыто ничего не сказали друг другу, но оба почувствовали себя дуэлянтами. Она предприняла наступление, стараясь загнать его в угол, а он сражался не за свою жизнь, но за свою свободу.
Языки пламени лизали письмо леди Ромины, и, когда оно совсем исчезло в огне, лорд Мельбурн вновь повторил: «К черту всех женщин! Мне будет лучше, если я избавлюсь от этой толпы!»
Однако, несмотря на столь драматические переживания, его светлость спал хорошо. И когда на следующее утро он восседал на козлах своего высокого фаэтона, любуясь, как солнце играет на серебряной уздечке, прекрасно сочетающейся с мастью запряженной лошади, то с удивлением обнаружил, что находится в превосходном настроении.
Какое облегчение, подумал он, ехать прочь из Лондона. Вчера он засиделся допоздна, выпил слишком много вина и наговорил массу чепухи. Даже остроумная перепалка за карточным столом и блестящий прием, устроенный в Карлтон-Хаус, меркли на фоне этих излишеств.
Было радостно осознавать, что он управлял самыми дорогими и породистыми лошадьми, равных которым невозможно было найти ни в одной конюшне, что его новый фаэтон с высоким передком был легче и пружинистее, чем тот, который был сделан по заказу для принца Уэльского, и что он снова ехал в Мельбурн.
Было нечто такое в его деревенском доме, что всегда приводило в восхищение, и, если ему и не удавалось посещать его так часто, как он того желал, само осознание того, что он есть, приносило ему удовлетворение.
Большой дом, почти полностью переделанный его отцом по проекту братьев Эдэм, стоял на месте старого и менее импозантного особняка, в котором жили поколения Мельбурнов со времен нормандского завоевания Англии.
Все детство он любовался садами, пышными кустарниками, озерами, лесами и бесконечными полями, тянущимися к голубым Чилтернским горам.
Мельбурн! Именно в эту пору надо было видеть Мельбурн, когда чудо весны преображало сады в сказочный мир, наполненный цветением и ароматом.
Ему было неприятно вспоминать о реальной причине поездки в деревню — необходимости посетить сэра Родерика Вернона. Ближайший сосед и старый друг отца, сэр Родерик составлял неотъемлемую часть его детства.
Не проходило и дня, чтобы сэр Родерик и его сын Николас не приезжали в Мельбурн или Неотразимый не сопровождал бы своего отца в Прайори. Два пожилых джентльмена спорили по поводу своих земель, ссорились из-за границ владений, но вместе с тем оставались верными друзьями, пока отец лорда Мельбурна не скончался в возрасте шестидесяти четырех лет.
Сэр Родерик продолжал здравствовать, и лорд Мельбурн, едучи в фаэтоне, подсчитал, что сейчас ему должно быть около семидесяти двух лет. Он вспомнил недавние слухи о том, что старику в последнее время стало хуже, и подумал, а вдруг его уже нет на свете.
Почему-то внутренний голос подсказывал ему, что он не должен ехать в Прайори раньше, чем его пригласят туда. Письмо было очень настоятельным, но оно показалось ему не столь уж и важным из-за притягательности Лианы и из-за множества общественных обязанностей, которые он должен был выполнять.
Он попытался вспомнить сейчас содержание письма. Оно было написано женщиной, о которой он никогда не слышал прежде, — Клариндой Вернон. Кто она такая?
У сэра Родерика не было дочери, и, когда лорд Мельбурн последний раз посещал Прайори, там не было никого, кроме самого старика, сетующего на то, что сын его Николас очень редко покидает Лондон, чтобы посетить земли, которые ему предстоит унаследовать.