С ужасом представлял он, как Мальборо, чье остроумие могло соперничать только со злобностью, станет издеваться над его нынешним унизительным состоянием.
Отец казался таким подавленным, что Вильма подошла к кровати и, наклонившись, поцеловала его в щеку.
— Не стоит унывать, папа! — убеждала она его. — Я уверена, что этот человек сотворит с вами чудо, и вы скоро опять сможете ездить верхом, как и прежде, вызывая восхищение и зависть у всех, кто вас видит.
— Ты хорошая девочка, Вильма, — Сказал граф. — А этого проклятого жеребца я укрощу, чего бы это мне ни стоило.
Вильма знала, что спорить бесполезно.
И она вернулась к описанию открытия отеля «Ритц».
Газеты сообщали, как поразило каждого присутствующего то, что они увидели там.
И так как Цезарь Ритц вызвал подобную сенсацию, все без исключения издания посвятили его карьере немало газетных полос.
Рассказывалось и о том, как ему в голову пришло построить отель, столь непохожий на все остальные.
Из газет Вильма узнала, что Цезарь Ритц родился в швейцарской деревушке Нидервальд в 1850 году.
Он был тринадцатым ребенком в большой крестьянской семье, которая не отличалась особым достатком, однако очень гордилась своей родословной.
На каменной печи в гостиной их дома было изображение пики, и именно оно теперь воспроизводилось на почтовой бумаге отеля.
Цезарь смотрел за козами и коровами своего отца, занимавшего пост деревенского старосты.
Само селение насчитывало около двухсот жителей. Мальчик посещал местную школу. Его отец находил это занятие пустой тратой времени. Однако мать Цезаря была честолюбива в отношении своих детей.
Сам же Цезарь, несмотря на свой юный возраст, уже точно знал, чем бы ему хотелось заниматься в жизни.
Когда ему исполнилось двенадцать, его послали в Сион изучать французский язык и математику.
Ему не терпелось достичь своей цели, и он стал учеником официанта, подающего вино.
Прочитав это, Вильма подняла глаза на отца и сказала:
— Очаровательная история жизни Цезаря Ритца напечатана в «Le Jour», папа. Думаю, вы с удовольствием прочтете ее.
— Я не интересуюсь прислугой и официантами, — ответил граф.
— Но он теперь весьма значительная особа, — возразила Вильма, — хотя было время, когда ему приходилось драить и натирать полы, да и бегать вверх-вниз по лестницам с багажом и лотками.
— Я не могу понять, почему бы тебе не почитать о чем-нибудь более серьезном, — пробурчал граф.
Казалось, он во всем хочет найти повод для недовольства.
— Сейчас мы находимся в Париже — наиболее цивилизованном городе мира, а ты тратишь время на всю эту чепуху о каком-то там владельце гостиницы.
Вильма засмеялась.
Она знала, что отец, беседуя с ней, всегда считал своим долгом ей противоречить, и это превращало их разговоры в захватывающее состязание.
Они постоянно придерживались диаметрально противоположных мнений и старались сделать все возможное и невозможное, чтобы разгромить друг друга в споре.
— Что ж, мне остается только сказать, — произнесла она, — что я бы с удовольствием побывала в отеле «Ритц»и сама убедилась бы, насколько он отличается от тех гостиниц, в которых нам доводилось останавливаться. Вы только вообразите себе, папа! Никаких тяжелых гобеленов, плюша или бархата, так как мсье Ритц утверждает, что они собирают пыль.
— Я бы подумал, что сие место напоминает армейские казармы! — прорычал граф.
Дочь не отвечала, погруженная в чтение. Затем она воскликнула:
— Как вы думаете, о чем здесь говорится?
Граф не ответил, но она продолжила:
— «Удобные стулья для столовой были доставлены только накануне, но, когда они прибыли, мсье Ритц обнаружил, что стопы слишком высоки.
» Их необходимо вернуть, чтобы обрезать ножки!«— вскричал он.
Жена согласилась с ним, но, когда он выбежал во двор, фургон, доставивший стулья, уже отъехал довольно далеко. Ритц бежал за ним под дождем и кричал вдогонку:» Надо отпилить по два сантиметра от ножек каждого стола и вернуть столы назад не позднее, чем через два часа!«Ему пытались объяснить, что это невозможно, но он настоял на своем. Официанты как раз заканчивали накрывать вновь доставленные столы, когда начали прибывать первые кареты с гостями».
— Ему следовало бы позаботиться обо всем заранее, а не оставлять все на последнюю минуту, — неодобрительно отметил граф.
— А меня эта история просто очаровала, — не соглашалась Вильма. — Пожалуйста, ну, пожалуйста, папа, прежде чем мы покинем Париж, сводите меня посмотреть отель «Ритц».
— Чтобы встретить там кого-нибудь из знакомых? — спросил граф. — Даже не думай об этом! Как только мне будет лучше, мы возвратимся в Лондон, и ты будешь танцевать на балах.
Вильма не отвечала.
Она размышляла над тем, как бы ей хоть немного посмотреть Париж, прежде чем они вернутся в Лондон.
Девушка уже даже составила список мест, которые хотела бы посетить.
Этот список открывался Дувром и заканчивался Аквариумом в Булонском лесу.
Трудность заключалась в том, чтобы найти кого-то, кто мог бы сопровождать ее. Ведь выходить одна она не могла.
Отец так решительно настроен был не допустить ни малейших сплетен, касающихся полученных им повреждений, что даже не позволил ей взять с собой горничную.
А Герберта, конечно, невозможно будет заставить покинуть своего господина.
«Я что-нибудь придумаю», — неуверенно пообещала она себе и продолжила читать об отеле Ритца.
Вскоре приехал врач, считавшийся большим специалистом по лечению травм позвоночника, о котором говорили, что он добивается непревзойденным результатов своим методом. Звали его Пьер Бланк.
Вильма первой встретила его. В совершенстве владея французским, она поведала о постигшем отца несчастье и попыталась объяснить врачу, насколько важно для графа было сесть в седло и что сделать это он намерен как можно скорее.
— В Англии граф считается непревзойденным наездником, — добавила она, — и именно поэтому он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что с ним случилось.
— Я могу понять это, мадемуазель, — сказал врач, — и я обещаю вам — граф скоро поправится, а потом и вовсе забудет о том, что когда-то получил столь неудачную травму.
Он говорил это настолько уверенно, что Вильма была заворожена.
— Я надеюсь, вам удастся убедить отца в скором выздоровлении. Ему так не нравится чувствовать себя калекой.
Пьер Бланк развел руками.
— Кому это может понравиться? Особенно когда ты в Париже.