— Ради этого вы и приехали сюда? — догадалась монахиня.
— Да, и я был бы очень рад найти то, что оставил мне мой отец. С помощью спрятанных им денег я мог бы устроиться в жизни. Но возможно, я ошибаюсь, и из моих замыслов ничего не выйдет.
— А как в Англии живется мулатам? — спросила девушка.
Андре почувствовал, что опять непозволительно расслабился. Правда, их разговор не касался мулатов непосредственно, но он начисто забыл о своем маскараде и пренебрегал главной заповедью Жака: не прилагал усилий, чтобы мыслить, как мулат.
Он с радостью признался бы своей новой знакомой в обмане, но решил, что не вправе это сделать. Ведь сестра Девоте была окторунка и почувствовала бы себя в присутствии европейца скованно.
Более того, узнав чужой секрет, она оказалась бы в трудном положении. Для такой юной девушки соблазн поделиться тайной с подругами слишком велик. Кто знает, как отнеслись бы к такому знакомству другие монахини. Вполне возможно, все они ополчились бы против своей сестры. Ведь чернокожие, а именно негритянки, составляли, по-видимому, большую часть монахинь, в массе поддерживали правительство страны, подстегивавшее в людях ненависть ко всем европейцам.
— Я не страдал там от дурного отношения, — неопределенно ответил Андре, подумав про себя, что он понятия не имеет, как чувствует себя мулат среди англичан.
Возможно, сестре Девоте было важно узнать правду, но ему не хотелось лгать, и он поспешил заговорить на другую тему.
— Расскажите лучше о своей семье, — предложил он. Однако сестра Девоте была явно не расположена говорить о себе.
— Я сирота, — кратко ответила она. — Монахини нашего монастыря посвящают себя служению Христу. Он — наша семья и наша жизнь.
Андре встал из-за стола.
— Хотите посмотреть сад? — спросил он. — А может быть, вы хотели бы осмотреть другие комнаты? Впрочем, я вам не советую: они в еще худшем состоянии, чем эта, и производят самое безрадостное впечатление.
— Я предпочла бы пойти в сад, — сказала сестра Девоте.
— Только осторожно, ступени поломаны, вы, конечно, легонькая, как перышко, но я не могу обещать, что какая-нибудь доска неожиданно не подломится.
Девушка сама протянула Андре руку и стала осторожно спускаться.
Андре хотелось обнять ее, привлечь к себе, но он одернул себя.
«Я должен быть осторожнее, — подумал он. — Эту девушку слишком легко напугать. А бегает она очень быстрое Едва ли было бы просто уговорить ее вернуться», — подумал он.
Ему было странно, что он не видит в своей гостье монахини, а обращается с ней, как с обыкновенной девушкой. Раньше ему казалось, что монашеский сан полностью отрезает людей от мира. Они выпадают из мирской жизни, а следовательно, не могут вызывать к себе обычной привязанности. Пожалуй, он был не прав. Сестра Девоте возбуждала в нем острую нежность, сочувствие. Любовь?
О, как ему не хотелось расставаться с ней! И хотя они знали друг друга совсем мало, Андре казалось, что эта девушка принадлежит ему.
Если бы это было возможно, он взял бы ее с собой в Лондон, как сделал бы, если бы она была Саона.
Андре старался избавиться от наваждения, приписывая его местному климату.
Он, граф де Вилларе, потомок блестящего, старинного рода, имел долг не только перед матерью, единственной близкой родственницей, но и перед Францией, куда ему, несомненно, предстояло вернуться, наконец, перед своими предками.
Многие из них сложили головы, пав жертвами кровавой революции. Многим приходилось мириться с наполеоновским режимом, что не делало чести их роду.
Тем ответственнее была миссия Андре де Вилларе: ему, изгнаннику, надлежало сделать достойную партию, которая послужила бы во славу их семейству, и продолжить их род.
Однажды, когда Бонапарт падет — а этот день был, по убеждению Андре, не за горами, — он вернется на родину и будет заботиться обо всех своих тетушках и кузинах, став им опорой и поддержкой.
А это тоже требовало от него немалых средств.
О том, чтобы жениться на безвестной, бедной девушке, не могло быть и речи. Более того, девушка была монахиней, а самое неприятное — окторункой. Андре, считавший себя приверженцем самых свободных, передовых взглядов, не мог подняться над традицией настолько, чтобы связать свою жизнь с цветной женщиной.
Ему не следовало хоть на минуту забывать о пропасти, разделявшей их. Но выбросить из сердца эту милую девушку он не мог.
Оказавшись в саду, сестра Девоте стала выбирать путь в зарослях на удивление уверенно. Не она шла за Андре, а он — за ней.
Вскоре она вывела его к заборчику, ограждавшему крошечный сад. В центре сада был бассейн с медным фонтанчиком в виде пухлого купидона с маленьким дельфином в руках. Скульптура покрылась толстым слоем паутины.
Андре вспомнил дедушкино имение во Франции. Там был похожий фонтан с золотыми рыбками, которых он так любил рассматривать в детстве.
Вода давным-давно высохла, рыбок, естественно, не было и в помине. По растрескавшимся стенкам бассейна сновали блестящие ящерки.
Садик зарос цветами, каких Андре еще не видел. Он догадался, что эти многолетние цветы сохранились с тех пор, когда здесь день и ночь журчали струи фонтана, жизнь, спокойная и благополучная, во всяком случае для хозяина имения, била ключом.
— Вот так раз! — воскликнул Андре. — Я много ходил по парку, но сюда не заглядывал.
Любуясь садом, Андре живо вообразил, как его тетушка гуляла здесь с маленькой девочкой по имени Саона.
— Какой хорошенький, — рассеянно заметила девушка, разглядывая купидона.
— Вы тоже хорошенькая, — не раздумывая, сказал Андре. Девушка покраснела, подняла свои прекрасные глаза.
Андре был не в силах отвернуться.
Так они молча стояли, лицом к лицу, словно заглядывая в вечность.
— Что со мной происходит? — словно под гипнозом заговорил Андре. — Мне хочется обнять вас, поцеловать, но я знаю, что это — запрещено. Первая встреча с вами перевернула всю мою душу. Я стал другим. Со мной никогда не было ничего подобного.
— Я… я не понимаю, — пролепетала девушка.
— Вы не понимаете, — подхватил Андре. — Я… я влюбился. Я старался бороться с этим чувством, но у меня нет сил сдерживать его. Это все равно что связать ваших птичек. И я рад, что могу сказать вам правду. Может быть, это звучит старомодно и выспренне, но я на самом деле люблю вас больше жизни.
— Вы… меня любите? — чуть слышно прошептала девушка.
— Люблю. Любовь захватила меня целиком. Она так сильна, что я не могу ей противиться, хотя и понимаю, что обстоятельства — против меня.
— Я… я не должна вас слушать, — возразила девушка, впрочем, не пытаясь уйти.