Через два дня его похоронили на кладбище британского посольства.
Когда служба закончилась, присутствовавший на ней британский посол подошел к Еве:
— Полагаю, моя дорогая, вы захотите вернуться в Англию, и конечно, я готов помочь вам всем, чем только смогу.
— Спасибо, ваше превосходительство, — ответила девушка.
— Что ж, вы знаете, где меня найти, — сказал посол. — Буду ждать от вас известий.
Домой Ева вернулась одна.
В отчаянии девушка думала о том, что, не считая посла, которого она никогда раньше не встречала, ей совершенно не с кем посоветоваться о будущем.
Она осталась одна.
Наверное, посол прав, и ей следует вернуться в Англию.
Там живут родные ее отца, которые, конечно, согласятся позаботиться о ней.
Но для них это будет обязанностью, а не искренним желанием.
Всякий раз, когда Ева общалась со своими английскими родственниками, ее не покидало ощущение, что вся отцовская родня считает довольно эксцентричным с его стороны быть так влюбленным в свою жену.
Нет, все Хиллингтоны — очень милые люди, но они никогда не питали истинно дружеских чувств к иностранке.
Мать Евы, в свою очередь, находила их скучными и старомодными.
— Англичанам, — часто жаловалась она своей маленькой дочери, — недостает веселости французов. В их присутствии все словно теряет свой блеск и живость, и даже солнце тускнеет, когда они приезжают навестить меня.
— Почему так, мама? — как-то спросила Ева.
— Потому, та petite , что англичане очень, очень серьезны, — засмеявшись, ответила Лизетта Хиллингтон. — Они слишком озабочены тем, что плохо, а не тем, что хорошо.
Но, обдумав слова матери, Ева пришла к выводу, что так оно и есть.
Родственники ее отца почти всегда начинали разговор так:
— Боюсь, это огорчит тебя…
Или:
— Думаю, тебе следует знать…
А одним из их любимых вступлений было:
— Конечно, это не мое дело, но…
— Л рада, что я наполовину француженка, мама, — заявила она матери.
Леди Хиллингтон засмеялась и поцеловала Еву.
— Я тоже, — ответила она. — Но ты еще и дочь своего отца, и я благодарю Бога, что на его губах всегда улыбка, а в глазах — огонек.
«Мама была права», — подумала девушка.
Даже оставшись почти без денег, отец смеялся, и глядя на него, Ева тоже смеялась.
— Что-нибудь да подвернется! — говорил сэр Ричард.
А увидев их парижский домик, он воскликнул:
— Неужели нам и вправду так повезло, и вся эта красота теперь наша?! Знаешь, дорогая, у меня такое чувство, будто твоя мама здесь, со мной: так похож на нее этот дом.
Глядя теперь на этот маленький салон, Ева поняла, что он имел в виду.
«Я здесь, в Париже, с мамой, — сказала себе девушка, — так почему я должна возвращаться в Англию? Почему я должна жить с папиными родственниками в одном из тех пыльных, угрюмых домов, где вся мебель из темного красного дерева, а тяжелые портьеры не впускают солнце?»
Она обошла комнату, глядя на картины, стулья Людовика XIV и красивый комод с позолотой.
«Я могла бы продать что-нибудь из этого, — подумала девушка, — но лучше буду работать, чтобы сохранить все точно таким, как есть».
Даже забрать одну картину или стул из любой комнаты казалось ей преступлением.
Однако Ева была достаточно практична и понимала, что та небольшая сумма денег, которую ее отец положил в банк, скоро кончится, и тогда нечем будет платить слугам.
Кроме того, неизбежно встанет проблема еды.
«Что же мне делать?»— спросила себя девушка. Лучше, подумала Ева, чем сидеть дома, стараясь не плакать.
Радуясь, что нашла себе занятие, девушка надела черный капор, купленный в Париже, и набросила на плечи шелковую шаль. День выдался теплый, поэтому больше ей ничего не потребовалось.
Ева никогда не задумывалась об этом, но ее простое черное платье не только идеально облегало ее совершенную фигурку, но и выгодно оттеняло английскую прозрачность ее кожи и золото волос, унаследованных от отца.
Спустившись по лестнице, девушка застала в прихожей Анри.
Пожилой слуга и его жена, которая была немного старше его, вели все хозяйство в доме.
— Бы уходите, мадемуазель? — спросил слуга.
И тут она вспомнила кое-что, о чем не думала после смерти отца.
Перед приходом доктора сэра Ричарда перенесли наверх и раздели, и Анри, слуга, заметил, что на его рубашке не хватает запонки.
Той самой, жемчужно-сапфировой, подарка ее матери.
Подумав, что запонка упала с рубашки во время приступа, Ева спросила Анри, не знает ли он, с кем ужинал ее отец.
Теперь девушка вспомнила, что слуга неохотно ответил:
— С мадам Леонидой Лебланк, мадемуазель.
В своем горе и за всеми хлопотами, связанными с похоронами, Ева совсем забыла об этом.
Теперь же она решила, что сходит к мадам Лебланк и спросит, не находила ли француженка этой запонки. Все — Да, Анри, и я хочу, чтобы ты назвал мне адрес мадам Леониды Лебланк.
Слуга изумленно посмотрел на девушку:
— Зачем он вам, мадемуазель?
— Л собираюсь зайти к мадам Лебланк и спросить, не находила ли она папиной жемчужной запонки. Я уверена, она откололась во время приступа.
Анри выглядел озабоченным.
— Я сделаю это вместо вас, мадемуазель.
— Не нужно, Анри. Просто назови мне адрес.
— Мадам живет на улице Офмон, но вам не подобает идти в дом…
Слуга замялся, не зная, как сказать, и Ева упрямо возразила:
— Но я хочу туда пойти и думаю, что дама, которая была большим другом моего отца, не откажется принять меня.
Анри стоял неподвижно, словно прирос к месту, поэтому его молодая хозяйка сама открыла переднюю дверь и вышла на улицу. Но если бы девушка оглянулась, то увидела бы, что слуга с тревогой смотрит ей вслед.
Ева давно уже изучила карту той части Парижа, где они живут, и знала, что улица Офмон недалеко.
Стоял прекрасный солнечный день, и девушка почувствовала, как ее настроение поднимается вопреки горю и всем невзгодам, которые обрушились на нее после смерти отца.
Ева шла по улице, не замечая того, что почти каждый мужчина, проходящий мимо, оглядывается и восхищенно смотрит ей вслед.
Да, ни один француз не устоит перед красивой женщиной, а Ева была просто прелестна.