Он взял ее руками за талию и шагнул назад. Ее руки тянулись за ним, пока он не отступил так, что она уже не дотягивалась. Она же глядела на него, как змея на птичку. Голодными глазами. Не надо было быть вампиром, чтобы почувствовать ее вожделение. Очевидное – это еще мягко сказано.
– У нас с Маркусом есть соглашение, – сказал Жан-Клод.
– Что за соглашение? – спросила я.
– Почему это вас интересует, ma petite? Вы собираетесь сегодня увидеться с мосье Зееманом. Мне разве не разрешается видеться с другими? Я вам предложил моногамию, и вы это предложение отвергли.
Об этом я не подумала. И мне это было неприятно.
– Меня беспокоят не верность или неверность, Жан-Клод.
Райна зашла ему за спину, провела по груди длинными крашеными ногтями. Руки ее согнулись, подбородок лег на плечо Жан-Клоду. На этот раз он расслабился в ее руках, прогнулся назад, погладил бледными руками ее плечи. И при этом смотрел на меня.
– Что же беспокоит вас, ma petite?
– Ваш выбор партнеров.
– Ревнуешь? – спросила Райна.
– Нет.
– Ну и врешь, – ответила она.
Что я могла сказать? Что меня злит, как она на нем виснет? Так это и было. И это меня злило еще больше, чем то, что она его лапает.
Я покачала головой:
– Просто мне интересно, насколько далеко ты готова зайти ради интересов стаи.
– О, до самого конца, – сказала Райна и обогнула Жан-Клода, встав перед ним. На каблуках она была выше него.
– А сейчас мы с тобой поиграем. – Она поцеловала его одним быстрым движением и встала на колени, глядя вверх.
Жан-Клод погладил ее по волосам. Бледные изящные руки охватили ее лицо, приподняли. Он нагнулся и поцеловал ее, но смотрел при этом на меня.
Чего он ждал – что я скажу “прекратите”? Поначалу он вроде бы ее чуть ли не боялся, теперь же ему было вполне нормально. Я знала, что он меня дразнит. Старается заставить ревновать. Что ж, до некоторой степени это получалось.
Поцелуй был долгим и страстным. Жан-Клод поднял лицо с мазками губной помады около губ.
– И что вы думаете, ma petite?
– Думаю, что вы упали в моем мнении, раз вы спите с Райной.
Горячим, рокочущим смехом засмеялся Габриэль.
– О нет, он с ней не спит – еще не спит. – И Габриэль пошел ко мне длинными скользящими шагами.
Я откинула полу пальто, показав браунинг.
– Давайте не сходить с ума.
Он расстегнул пояс пальто и поднял руки, сдаваясь. Рубашки на нем не было. В левом соске у него было серебряное кольцо, и в край пупа было продето такое же.
Я от этого зрелища вздрогнула.
– Я думала, что серебро раздражает ликантропа, как аллерген.
– Оно жжет, – сказал он с какой-то хрипотцой.
– И это хорошо? – спросила я.
Габриэль медленно опустил руки и движением плеч сбросил пальто. При этом он медленно поворачивался, материя падала изящно, как в стриптизе. Когда пальто соскользнуло с рук, Габриэль резко извернулся и в конце поворота метнул пальто в меня. Я отбила его в сторону, и в этом была моя ошибка.
Он уже навалился на меня, прижимая телом к полу. У меня руки оказались прижаты к груди, спутанные тканью пальто. “Файрстар” оказался под животом Габриэля. Я потянулась за браунингом, и рука Габриэля разорвала ткань, как бумагу, и вырвала пистолет у меня прямо из-под руки. И он чуть было не оторвал мне и кобуру вместе с рукой. На секунду вся левая рука у меня превратилась в полосу боли. Когда к ней вернулась чувствительность, браунинга не было, и с высоты нескольких дюймов на меня смотрело лицо Габриэля.
Он заерзал бедрами, вдавливая “файрстар” в нас обоих. Ему это должно было быть больнее, чем мне.
– Больно? – спросила я, и голос у меня оказался неожиданно спокойный.
– А я люблю боль, – ответил он, высунул язык и кончиком его лизнул меня поперек рта, потом засмеялся. – Ты сопротивляйся, толкайся ручками.
– Ты любишь боль? – спросила я.
– Да.
– Тогда тебе это понравится. – И я ткнула ножом ему под ложечку. Он издал нечто среднее между уханьем и вздохом, по всему его телу прошла дрожь. Он вскинулся, прогнувшись в талии, нижней частью тела прижимая меня к полу, будто выполнял облегченные отжимания.
Я приподнялась за ним, вгоняя лезвие вверх сквозь рвущиеся мышцы.
Габриэль рвал пальто в клочья, но не пытался схватить нож. Он охватил меня руками с двух сторон, глядя на нож и мои окровавленные руки.
Опустив лицо мне в волосы, он чуть обмяк, и я думала, он теряет сознание. А он шепнул:
– Глубже!
– О Боже мой!
Лезвие было почти у основания грудины. Еще один рывок вверх – и оно пройдет в сердце.
Я откинулась на пол, чтобы получить более удобный угол для смертельного удара.
– Не убивай его, – сказала Райна. – Он нам нужен.
Нам?
Нож был на пути к сердцу, когда Габриэль скатился с меня неуловимо быстрым движением и оказался на спине на полу чуть поодаль. Он очень часто дышал, грудь его вздымалась и опадала. По голой коже текла кровь. Глаза были закрыты, а губы кривились в полуулыбке.
Будь он человеком, он бы умер в эту же ночь. А так – лежал на ковре и улыбался. Потом повернул голову набок и открыл глаза. Их странный взгляд был направлен на меня.
– Это было чудесно.
– Господи ты Боже мой, – произнесла я и встала, опираясь на кушетку. Меня покрывала кровь Габриэля, а на ноже она запеклась коркой.
Каспар сидел на кушетке, забившись в угол, и смотрел на меня вытаращенными от страха глазами. Мне трудно было бы его осудить.
Я вытерла лезвие и руки о черное покрывало.
– Спасибо за помощь, Жан-Клод.
– Мне сказали, что вы теперь доминант, ma petite. В борьбу за главенство среди доминантов вмешиваться не полагается. – Он улыбнулся: – Кроме того, моя помощь вам не была нужна.
Райна опустилась возле Габриэля, склонила лицо к его кровоточащей ране и стала лизать медленными, длинными проходами языка. И горло ее вздрагивало при каждом глотке.
Нет, меня не стошнит! Не стошнит. Я поглядела на Каспара:
– Вы-то что делаете с этими двумя?
Райна подняла окровавленное лицо.
– Каспар наш образец.
– В каком смысле?
– Он умеет перекидываться туда и обратно сколько хочет, не впадая в забытье. И мы используем его для проверки потенциальных актеров наших фильмов. Проверяем, как кто реагирует на изменение в разгаре процесса.