— Так вы хотите сказать, что везете все это в кейсе, который был с вами прошлым вечером?
Ола кивнула.
— Мое дорогое дитя, — сказал маркиз, — вы действительно воображаете, что можете добраться до Парижа без риска быть ограбленной и, возможно, избитой, если не убитой?
— Мне… ничего более… не остается делать, — сказала в оправдание Оля.
На глазах у нее выступили слезы.
— О, вам легко обвинять и говорить: «Вы должны были бы знать!» теперь, когда все разрушилось. Но я доверяла Жилю, когда он говорил, что отвезет меня в монастырь. А вчера вечером я кое-что придумала…
— Что же? — скептическим тоном спросил маркиз.
— Поскольку Жиль знает, куда я намереваюсь направиться, он, когда ему станет лучше — будет искать меня там… поэтому я не могу теперь остаться в… монастыре.
Маркиз удивленно глядел на нее.
— И куда же вы намерены податься?
— Я еще не решила.
— Но вы же должны на что-то решиться.
— Да, я знаю, но я не должна надоедать вам своими планами. Вы вполне ясно дали мне понять, что не можете отвечать за меня, и это справедливо.
— Конечно, — согласился маркиз. — Но это не мешает мне и полюбопытствовать! Насколько я помню, вчера вы говорили, куда собираетесь пойти вместо монастыря.
— Да. Я говорила вам, что мачеха всегда повторяла, что мне придется стать кокоткой, но я не знаю точно, что это означает.
Она глядела на маркиза, будто ждала от него разъяснений. Но он молчал, и она продолжила:
— Я нашла это слово во французском словаре, и там сказано: «FILLE DE JOIE» — «женщина радости», и я подумала, что это, должно быть, означает «актриса» или нечто в этом роде. Это так?
— Не совсем, — ответил маркиз.
— Думаю, они объяснят мне, что это такое, когда я доберусь до Парижа. Беда в том, что я вряд ли смогу пойти по улице, спрашивая, как найти инструктора по обучению на «FILLE DE JOIE»! Может быть, меня смогут научить этому в театре?
Улыбнувшись ему с некоторым озорством, она продолжала:
— Монахини будут очень шокированы! Они считали театры изобретением Дьявола и всегда предостерегали от посещения их, хотя иногда нам разрешалось посещать оперный театр.
Маркиз даже не сразу нашелся, что сказать этому наивному, несведущему ребенку. Наконец он понял, что обязан предпринять.
— Лучшее, что я могу сделать, — твердо произнес он, — это направиться к порту Плимут. Там я найму надежного курьера, который доставит вас обратно к вашей мачехе.
Прежде чем он успел договорить, у Олы вырвался вскрик ужаса, будто эхом прокатившийся по салону.
— Как вы могли замыслить нечто столь отвратительное!
Столь жестокое, столь предательское? — закричала она. — Вы же знаете, что я не могу вернуться к моей мачехе, и не имеете права отсылать меня к ней.
Она остановилась, чтобы перевести дыхание.
— Я называла вас добрым самаритянином. Но вы — волк в овечьей шкуре, и ваша яхта недаром так называется… вы — морской волк и я ненавижу вас!
Пока она говорила, он поднялся из кресла и, не взглянув на нее, направился к двери. Уход выглядел бы величественным, если бы неожиданное движение судна не заставило бы маркиза пошатнуться, и он с большим трудом удержался на ногах.
Когда он вышел, Ола с отчаянием уставилась на дверь, будто все еще не поверила тому, что услышала.
Он казался таким добрым, полным сочувствия, и кроме того, во время обеда он проявил себя таким интересным собеседником.
И вдруг без какой-либо причины он ополчился против нее и повел себя по-своему так же нехорошо, как и Жиль.
— Да как он смеет! Как смеет он обращаться со мной, точно с ребенком, которого ведут куда хотят, даже не спрашивая его! — громко кричала она.
Ей хотелось бы накричать на маркиза, но интуиция подсказывала ей, что пусть он и морской волк, но лучше его переубедить.
Однако по тону его голоса и упрямому подбородку, она решила, что маркиз будет непреклонен и поступит так, как сказал, и ей трудно будет отговорить маркиза от его намерения.
«Если он пошлет меня домой, — думала она, — мне придется совершить побег заново, а во второй раз это будет труднее».
Она чувствовала, что маркиз позаботится и о том, чтобы она не скрылась от него, пока будет находиться с ним, и Ола пожалела, что доверила ему свои драгоценности.
Она теперь ненавидела маркиза так же, как и Жиля.
«Все мужчины одинаковы, — думала она. — Они играют по правилам, лишь когда им на руку».
Она недоумевала, почему девочки в школе всегда говорили о мужчинах так, будто они самые замечательные и желанные, в отличие от всего остального на земле.
«Я ненавижу мужчин! — говорила себе Ола. — Ненавижу их так же, как и мою мачеху! Все, что я хочу, это жить самостоятельно, иметь друзей, которые мне приятны, и делать все, что желаю, не подчиняясь ничьей воле!
Она уже давно решила для себя, что замужняя жизнь означает постоянную зависимость от мужчины, который считает, что ему дана власть над тобою.
Может быть, подобное можно терпеть от любимого человека, иначе было бы просто невыносимо жить. Она думала, что, будучи богатой, может не спешить с замужеством, пока не встретит мужчину, с которым ей понравится жить, и он будет добрым, все понимающим, ему можно будет доверить сокровенные чувства и мысли.
Когда она еще обучалась в монастыре, то часто думала о том, как трудно найти людей, которые оказались чуткими и интересными собеседниками.
Монахини лишь давали указания, а отец говорил с нею, но не беседовал по душам. По сути, ни он, ни кто-либо другой не интересовались ни ее мнением, ни ее переживаниями.
«Маркиз слушал меня за обедом, — думала она, — когда я описывала различные суда, на которых раньше плавала, и он объяснял мне то, что я хотела знать о его собственной яхте».
Она была поражена огромным количеством книг в его шкафу, что говорило о широком круге его интересов, и ей тоже хотелось узнать как можно больше обо всем этом.
«Мы поговорим на разные темы вечером за ужином», — радостно подумала она тогда, но теперь он ясно показал, что он думает о ней.
Она была ненужной вещью на борту, от которой он избавится, когда сочтет необходимым, даже не считаясь с ее мнением.
«Я ненавижу его! — думала она. — Я ненавижу его потому, что он обманул меня, в то время как я считала его добрым и честным».
Она не хотела плакать, когда думала о своем будущем; она испытывала лишь гнев.
Когда-нибудь она сможет поквитаться с маркизом за то, что он разочаровал ее, когда она менее всего этого ожидала.