Отец как раз вернулся из Лондона и был в подавленном настроении.
Конни так изменилась, что Минелла не сразу ее узнала.
Она стала стройной, высокой, очень изящной девушкой и была так шикарно одета, что Минелла уставилась на нее в изумлении.
Она вообще подумала, что юная леди, появившаяся на пороге их дома — это одна из светских дам, живущих поблизости, которая приехала выразить соболезнования ее отцу в связи с кончиной супруги.
Но Конни сказала:
— Неужели ты не узнаешь меня, Минелла?
Минелла на мгновение опешила, а потом с радостным криком бросилась на шею подруге.
— Как я рада тебя видеть! — воскликнула она. — Я уже думала, что ты пропала навсегда! Какая ты нарядная и красивая!
И это была правда. Конни превратилась в настоящую красавицу, и ее светлые волосы за год стали совсем золотыми.
Ее голубые глаза и свежее румяное личико полностью соответствовали представлениям каждого мужчины об истинной «английской розе».
Минелла провела Конни в гостиную, сгорая от нетерпения поговорить с ней и узнать, чем она занимается в Лондоне.
Но буквально через две минуты после того как она вошла, появился отец Минеллы, и стало ясно, что Конни приехала поговорить именно с ним.
Скоро Минелла ушла готовить чай и оставила их вдвоем. Потом она услышала, как Конни, уезжая, сказала лорду Хейвуду:
— Спасибо, милорд, за вашу доброту, и если вы это сделаете для меня, я буду так благодарна вам, что невозможно выразить словами.
— Не сомневаюсь, вы найдете наилучший способ выразить свои чувства, — ответил отец Минеллы.
Его глаза блеснули; он на миг стал прежним неотразимым и сногсшибательным лордом Хейвудом.
— Вы не забудете? — с волнением спросила Конни.
— Я никогда не забываю о своих обещаниях, — сказал лорд Хейвуд.
Они с Минеллой проводили Конни до ее коляски, запряженной пони. Она стояла у кузницы.
— Я приехала заново подковать старую отцовскую лошадь, — объяснила Конни.
По взгляду, который она при этом бросила из-под ресниц на лорда Хейвуда, Минелла поняла, что это был только предлог побывать в поместье.
Потом она уехала; на фоне коляски, запряженной пони, ее шикарный наряд выглядел неуместно и даже нелепо.
Минелла с отцом смотрели ей вслед, и Минелла не сомневалась, что в эту минуту отец думает о том, какая у Конни тонкая талия, и о том, что платье у нее очень обтягивающее.
Ее шея стала значительно длиннее и изящнее, и шляпку она носила на своих золотых волосах, элегантно заломив ее.
— Конни стала очень красива, папенька, — сказала Минелла, взяв отца под руку.
— Очень красива! — согласился он. Минелла тихонько вздохнула.
— Я всегда опережала Конни в учебе, — сказала она. — Но красотой она превзошла меня.
Отец внезапно повернулся к ней и посмотрел на дочь так, словно впервые ее видел.
Он долго изучал ее, а потом сказал:
— Тебе совершенно не нужно, пупсик, завидовать никаким Конни на свете. В тебе то же очарование, которым я так восхищался в твоей матери. Ты красива, и ты выглядишь как настоящая леди, а это очень важно.
— Почему, папенька?
— Потому что такой ты видишься мне! — горячо ответил лорд Хейвуд.
Минелла ничего не поняла, но, зная своего отца, решила, что ему не понравится, если она начнет его расспрашивать. В то же самое время ей было любопытно, что такого он обещал сделать для Конни.
Сейчас, чувствуя легкий страх оттого, что она сует нос не в свое дело, Минелла развернула письмо Конни, и прочла: +++
Милый, чудесный Лорд Света и Смеха!
Как мне благодарить вас за вашу доброту? Все вышло в точности так, как вы предполагали, и я получила работу и переехала в эту маленькую уютную квартирку, которую — еще раз спасибо за то, что вы «подергали за нужные ниточки»— я теперь могу себе позволить.
Я всегда считана, что вы чудо, а сейчас, когда вы помогли мне в самую сложную минуту моей жизни, вы стали для меня еще чудеснее.
Надеюсь, когда-нибудь я смогу отплатить вам тем же, а пока — спасибо за все!
Спасибо! Спасибо! Ваша Конни. +++
Минелла перечитала это письмо дважды. Потом она спросила себя, чем же ее отец смог заслужить такую горячую благодарность.
Она в третий раз перечитана: «Надеюсь, когда-нибудь я смогу отплатить вам тем же…»
Теперь Конни уже ничего не могла сделать для лорда Хейвуда, но почему бы не предположить — только предположить! — что ее благодарность распространится и на Минеллу?
Конни могла бы подыскать ей место и спасти ее от необходимости принять единственное приглашение, которое она получила, и переехать жить к тетушке Эстер.
Минелла прочла адрес вверху страницы. Она не знала Лондона, и он ни о чем ей не говорил, но все же у нее сложилось впечатление, что Конни живет где-то в Вест-Энде.
«Если бы я жила в Лондоне, передо мной бы открылись десятки путей, — сказала себе Минелла. — Возможно, я устроилась бы гувернанткой или даже, хотя маме это, наверное, не понравилось бы, продавщицей в магазин».
Ей казалось, хотя она и не была уверена, что продавщицам платят мало, а работать им приходится по многу часов.
Вероятно, в больших магазинах, где продаются дешевые товары, рассчитанные на среднюю публику, так оно и было.
Мо должны же быть магазины высшего класса, чьи владельцы будут рады взять на работу «настоящую леди». Минелла улыбнулась.
«Я просто уверена, что папеньке никогда не приходило в голову, что это качество может принести какую-то материальную пользу», — сказала она себе.
Но почему бы и нет? Действительно почему?
Уж наверное, лучше принимать на работу вежливых и благовоспитанных леди, чем обычных нахальных и не слишком симпатичных девиц.
Она пошла к зеркалу, чтобы посмотреть на себя, и вспомнила, какая Конни была хорошенькая, когда приезжала к ним около года назад.
— Розовая, белая и золотая! — так Минелла охарактеризовала ее для себя.
Потом она критически оглядела собственное отражение в зеркале. Лицо ее представляло собой совершенный по форме овал; такое же было и у матери Минеллы. Глаза у нее были очень большие, и оттого что она была стройна, они, казалось, занимали собой все лицо, и трудно было в них не смотреть.
Изучая свое отражение так тщательно, словно рассматривала незнакомку, Минелла подумала, что глаза у нее необычные, можно даже сказать, странные.
Они были серого цвета, но только при определенном освещении, а вообще то и дело принимали разные оттенки в зависимости от того, что ее окружало. Когда светило солнце, в них вспыхивали золотые искорки.