— Тогда вы не оставляете мне выбора: я должен принять ваше приглашение, — медленно проговорил граф.
— Я хочу, чтобы вы посмотрели, как я исполняю эту новую роль! — отозвался полковник. — Скажу без излишней скромности: она мне очень удалась!
Он выпил немного кофе, а потом, словно ему только сейчас пришла в голову эта мысль, сказал:
— В другой раз вы сможете сводить в театр и Жизель, чтобы она посмотрела, как я играю, но не сегодня. Поскольку вам лучше лишний раз не подниматься по ступенькам, я посажу вас в ложу прямо у сцены. Там могут сидеть три человека, но в ходе пьесы одно из мест должен занимать я сам.
— Почему это? — поинтересовался граф.
— Потому что по пьесе я — аристократ, обольщающий невинную девушку, убеждаю ее играть в театре, несмотря на запрет отца. Ее отец — священник.
Он рассмеялся.
— Получается довольно забавно. В течение первого акта священник все время высказывается против кровопролития и проповедует христианское всепрощение, каким бы сильным ни было оскорбление. А в конце второго действия он мстит аристократу-обольстителю за поруганную честь дочери, убивая его выстрелом из пистолета, когда тот сидит в театральной ложе!
— Звучит весьма оригинально, — не без сарказма заметил граф. — Это вы придумали столь впечатляющий сюжет?
— Пьесу написал один мой молодой протеже, — ответил полковник, не замечая иронии, — но должен признаться, что я прибавил в сюжет несколько поворотов, до которых тот никогда бы не додумался!
Граф засмеялся.
— Ваша беда, Фиц, в том, что вы все хотите делать сам. Вы хотите быть и автором пьесы, и ее постановщиком, и режиссером, и исполнителем главной роли… Я еще удивляюсь, что вы не пожелали дирижировать оркестром!
— Дорогой мой Тальбот, — отозвался полковник, — жизнь научила меня одной вещи: если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, его надо делать самому! И сегодня вам предстоит увидеть, на что я способен. Театр будет набит до отказа! Все билеты проданы, так что, пожалуйста, не оставьте ложу пустой: это будет бросаться в глаза, словно только что выпавший зуб.
— Поскольку я — ваш гость и глубоко благодарен вам за то, что вы убедили меня приехать в Челтнем, — сказал граф, — я никак не могу ответить ничего, кроме «спасибо».
— Достойный ответ! — улыбнулся полковник. — А теперь я предоставлю вам и вашей прелестной сиделке спокойно заканчивать завтрак.
Он встал из-за стола и, глядя на Жизель, добавил:
— С нетерпением буду ждать того дня, когда Жизель будет исполнять роль в одной из моих постановок. Когда это произойдет, вы тоже обязательно должны приехать и сесть в ложу у сцены!
Граф изумленно посмотрел на него, но прежде чем он успел что-то сказать в ответ на это заявление, оказавшееся для него полной неожиданностью, полковник вышел из комнаты. Они услышали, как он громко отдает в коридоре какие-то распоряжения прислуге.
— Что полковник Беркли имел в виду? — осведомился граф.
Жизель была явно смущена.
— Вчера вечером… на открытии новой ассамблеи… он сказал… что, поскольку я так удачно сыграла эту роль… он хотел бы, чтобы в будущем я играла у него в труппе, милорд.
Ей с огромным трудом дались эти слова, особенно когда она поймала на себе пристальный взгляд графа.
— Он предложил тебе такое? — воскликнул он. — Почему ты мне не сказала?
— Я… я считала… что полковник пошутил. Граф сердито сжал губы.
— Обычно он относится к своим спектаклям очень серьезно, — сказал он. — Получается так, что он предложил тебе работу после того, как ты перестанешь служить у меня.
— Д-да, ваша милость. — Тебе не пришло в голову, что у него могли быть иные причины предложить тебе это?
Наступило молчание, и несколько мгновений графу казалось, что Жизель не поняла его вопроса, но потом он заметил, что ее щеки залил яркий румянец.
Она отвела глаза и стала смотреть в окно, насад.
— По крайней мере, ты это подозреваешь, — сухо проговорил граф.
— Я… не могла поверить, что он… действительно имел в виду подобное, — прошептала она.
— Имел, можешь не сомневаться! — резко отозвался ее наниматель. — Позволь сказать тебе с полной откровенностью, Жизель: если ты не собираешься стать одной из многочисленных любовниц полковника, тебе не следует принимать его предложение.
— Нет, конечно… Как вы могли подумать такое, милорд?
— Тогда почему ты мне обо всем не рассказала?
Ответом ему было молчание, но, подождав немного, граф требовательно сказал:
— Я хочу услышать от тебя ответ на мой вопрос.
— Я подумала… что вы будете… недовольны, — пролепетала Жизель. — Он… ваш друг… и вы остановились… у него в доме!
— Ты думала обо мне?
— Да… Мне не хотелось, чтобы вы… волновались или сердились… Ведь вы только-только начали выздоравливать!
— Позволь напомнить тебе одну вещь, — сказал граф. — В настоящий момент ты находишься у меня на службе, и о прекращении наших отношений не может быть и речи до тех пор, пока не будет полностью и окончательно улажена эта история с Джулиусом.
Жизель ничего на это не ответила, и спустя несколько мгновений граф добавил:
— Если ты собираешься идти с ним в бювет, то тебе пора собираться. Твое будущее мы обсудим несколько позднее.
— Да, милорд… И… спасибо вам, — тихо откликнулась Жизель.
Она поспешно встала из-за стола и покинула комнату, словно ей хотелось поскорее закончить разговор, заставивший ее испытывать немалую неловкость.
Оставшись один, граф Линдерст гневно скомкал и бросил на стол салфетку: казалось, резкое движение позволило ему хоть немного дать волю бушевавшим в его душе чувствам. А потом он вышел в сад и начал медленно ходить по газону перед домом.
Бювет был, как всегда, переполнен народом. По тенистым аллеям, ведущим к нему, двигалось такое количество людей, что Жизель с немалым облегчением поняла: в такой обстановке Джулиус не сможет вести разговор на щекотливые личные темы.
С самого утра ее не оставляло такое чувство, словно на грудь ей лег тяжелый груз, так что даже дышать было трудно.
Ей невыносимо было думать о том, что граф хотя бы на секунду мог допустить мысль, будто она могла серьезно рассматривать предложение, которое ей сделал полковник. Но в то же время Жизель считала невозможным откровенно сказать ему, насколько сильно ее возмутили и обидели слова полковника.
Теперь она могла думать только о том, что граф ею сильно недоволен — и из-за этого все вокруг ее казалось блеклым и унылым, несмотря на яркий солнечный день.
Каждое слово, которое она произносила, обращаясь к Джулиусу, давалось ей с огромным трудом, потому что ей приходилось отвлекаться от собственных мыслей и заставлять себя сосредоточиваться на настоящем моменте.