Ассгэйт фыркнул:
– Какие неожиданности?
– По голосу чувствую, – сказал Стоун.
– Ого!.. У вас пробуждаются эзотерические способности?
– Какие к черту... Вы чем-то раздражены?
– А как вы думаете? – спросил Ассгэйт ядовито. – Эти русские кого угодно... Вздумалось же им тоже выползти в океан! Теперь понятно, что акция была спланирована совместно с арабами. Как я их ненавижу!
Стоун приоткрыл один глаз. Встопорщенный профессор покраснел от гнева, ухоженная бородка пошла клочьями, словно неряшливое облако под ударом свежего ветра.
– Вы-то за что?
– Ненавижу? – переспросил психоаналитик. Плечи его передернулись, он повторил с неожиданной яростью. – Ненавижу люто, по-звериному!.. Они делают всю мою работу бессмысленной. Наши прогнозы точны, ибо основаны на знании человека, знании его глубинных рефлексов, потаенных страхов, сексуальных инстинктов, подавленных желаний... Мы может точно предсказывать поведение человека в любой ситуации, но... теперь уже только американца. И, конечно же, наших западных союзников.
– Что так?
Психоаналитик со злостью ударил кулаком по столу:
– Русские снова взяли на вооружение ту бредовую идею... хоть и соблазнительную, признаю... что человек – это не обезьяна, а нечто выше. А когда в нормальное поведение человека, основанное на базовых инстинктах животного... ничего не поделаешь. Мы, в самом деле, произошли от животного!.. когда, повторяю, на его нормальное поведение накладываются несвойственные животным такие абстрактные понятия как честь, гордость, верность слову... вы видели такие свойства у обезьяны или американца?.. то поведение человека становится непредсказуемым.
Адмирал кивнул:
– А значит, и угрожающим. Нет ничего ужаснее непредсказуемости. В нашем стабильном мире цивилизация может ползти вперед только при условии стабильности. Нет, русские скоро с этой идеей рухнут еще глубже, чем с провалом построения коммунизма. Мы сумеем наше загнивание подать так соблазнительно, что даже самые стойкие души... Это раньше Сталин мог ставить глушилки, а теперь каждый русский имеет доступ даже в Интернет, покупает наркотики, вкусил сексуальных свобод...
Корабли двигались теперь медленно, но в медлительности чувствовалось еще больше мощи, тяжести, несокрушимости. Океан стонал, едва выдерживая стальные горы, в прозрачных водах с правой стороны двигались рыбы, а слева от кораблей падала настолько густая тень, что оттуда в панике бежало все живое.
К полудню психоаналитики суммировали данные и передали старшим психоаналитикам, те обработали на компьютерах еще раз, обобщили и доложили главному психоаналитику, который начинал карьеру еще простым психиатром к клинике для тихопомешанных.
Помрачневший, Ассгейт долго просматривал цифры, наконец, явился к Стоуну. Тот уже не метался, сидел в кресле обрюзгший, погрузневший, без прежнего блеска в глазах.
– Осмелюсь заметить, – сказал Ассгэйт невесело, – состояние русских таково, что в бой вступят охотно. Даже с радостью!
Стоун спросил недоверчиво:
– Им что, жизнь надоела? Мы их сотрем в порошок. А порошок отправим к акулам.
Психиатр развел руками:
– Думаете, они не знают? Но половину нашего флота возьмут с собой. Все-таки советский флот... ну, пусть русский, все еще страшная сила. А бой примут, примут. Можно сказать, их отвага оттого, что из-за собачьей жизни ничто не дорого, но нам от этого легче? Мы в разных условиях. Это извечное противостояние варваров и цивилизации. Для варваров война – дело чести и славы, а цивилизованные страны только вяло отбивались, им было что терять, понимаете?
– Всем есть, что терять, – огрызнулся Стоун. – Конечно, наши корабли стоят дороже...
– Они это знают. И русским, в самом деле... не то, что жизнь не дорога, она всем дорога, но жажда настучать нам по рогам может перевесить... уже перевешивает!.. инстинкт самосохранения. Потом это их дурацкое нецивилизованное «авось»... Словом, они почти наверняка вступят в бой.
Стоун прорычал, но видел, как на лицах офицеров отразилось понимание.
– Но как отнесутся во всем мире?
Психраналитик сказал мягко:
– Политики скажут свое, но я скажу как психолог... Простите, но даже в стане наших союзников эта бойня будет встречена с тайным ликованием. Я не буду указывать пальцем, но Европе наше доминирующее положение как кость в горле. Конечно, они не хотят победы России, но с восторгом узнают, что половина нашего флота погибла, взяв с собой весь русский флот.
Стоун сказал упрямо:
– Я все еще не верю, что русские вступят в бой.
– Вступят, – сказал Ассгэйт. – Они ненавидят нас, как ненавидят бедные богатых, как неудачники удачников, как проигравшие победителя. Когда русские впервые узнали, что наши матросы получают больше, чем их офицеры, вы думаете, у них не возникло желание потопить весь наш флот? А теперь эта возможность подвернулась!
Кто-то простонал:
– Что за варвары! Нет, чтобы самим начать зарабатывать...
– Самому подняться трудно, – сказал Ассгэйт, – проще другого пустить на дно. Для равенства, так сказать.
В помещение вбежал офицер по связи, торопливо положил на стол перед Стоуном фотографии. Прекрасные цветные снимки с мельчайшей четкостью показывали палубы русских кораблей, их людей. Четкость была такова, что на небритом подбородке капитана можно пересчитать все волоски.
– Остальные принесу позже, – доложил он. – Наши самолеты продолжают делать облеты русских кораблей.
Стоун вздрогнул, сказал нервно:
– Пусть прекратят! Я не хочу, чтобы... гм... были какие-то инциденты. С варварами никогда не знаешь наперед, как поступят.
Офицер вытянулся:
– Осмелюсь доложить, что съемки ведутся с заоблачных высот! Фирма «Кодак» снабдила нас такой аппаратурой, что сможем заснять таракана на палубе русского крейсера.
– Ну, тараканов у них хватает, – пробурчал Стоун. – Грязь, кители потрепаны, морды небритые, опухшие, палуба не надраена... Это моряки?
Офицер слушал почтительно, потом заметил осторожно:
– Да, но чистить пушки они не забывают.
Стоун отыскал глазами офицера по связи. Тот послушно опустил перед адмиралом на край стола кейс, щелкнул замком, крышка поднялась, на внутренней стороне загорелся экран с эмблемой США.
– Связь с президентом, – коротко бросил Стоун. – Срочно, по классу А.
В помещении словно подуло ветром с горных вершин. Офицеры ежились, зябко поводили плечами. Стоун нажал зеленую кнопку, на экране высветился огромный кабинет. В самой глубине у окна, из которого открывался вид на широкую зеленую лужайку, беседовали два человека. Похоже, оба услышали сигнал, обернулись. Стоун узнал государственного секретаря с первым помощником.