Лицо секретаря передернулось, Стоун поморщился, ходили разные слухи о связи госсекретаря и этого высокого мускулистого блондина, но не пойман, – не выставлен на слушание в конгрессе. Он дождался, пока госсек опустится в кресло перед экраном, произнес:
– Доброе утро, если оно для вас доброе. У меня неотложное дело.
– Что ж, – ответил госсекретарь утомленно. – Если не в состоянии решить сами, валяйте. Что случилось? Опять русские?
Стоун проговорил, чувствуя, как нарастает раздражение:
– А что, они могли куда-то исчезнуть? Мы вот-вот войдем в соприкосновение. Воздушная разведка докладывает, что через час войдем в зону досягаемости их орудий.
Госсек сказал холодно:
– Но ведь и они, если не ошибаюсь, окажутся в досягаемости ваших?
Стоун стиснул зубы, сделал два коротких вдоха, ответил негромко:
– Да, сэр. Но, похоже, русских это не особенно тревожит.
– Почему?
– Возможно, при их собачьей жизни... им жизнь не дорога.
Госсекретарь отшатнулся, несколько мгновений всматривался в лицо Стоуна. Изображение было настолько четкое, что не верилось, что собеседники разделены расстоянием в десять тысяч миль друг от друга.
– Жизнь всем дорога, – проговорил, наконец, госсекретарь. – Они блефуют! Просто блефуют.
Стоун спросил упрямо:
– А если нет? Я тоже уверен, что блефуют, но если нет?.. Если кто-то из них осмелится... если кто-то пойдет на провокацию, я смогу ответить ударом?
Госсекретарь побледнел, голос впервые зазвучал громче, чуткое ухо адмирала различило нотки страха:
– Вы с ума сошли! Наш флот создан для устрашения, но не для боя. Вы представляете, сколько стоит хотя бы один корабль? Только один-единственный самолет, а ими забита вся палуба вашего авианосца, обошелся в пятьдесят миллионов долларов!.. Да и люди нам обходятся дорого. На обучение только одного матроса уходят такие суммы, что рядового налогоплательщика повергают в ужас!..
– Но что прикажете...
– Давить своим присутствием! Угрожать своей мощью. Наш флот почти вдвое превосходит ударную мощь русских.
– Но они видят нас так же хорошо, как мы их...
– Не жалейте горючего, которого у русских мало! Пусть ваши самолеты постоянно барражируют в воздухе. Маневрируйте, двигайтесь.
Когда Стоун отключил связь, лицо его было перекошено яростью:
– Маневрируйте!.. А если русские по своей дурости сочтут какой-то из наших маневров за начало атаки?.. Пусть одни самолеты порхают... Хотя и с ними опасно. Собьют, а потом заявят, что сослепу приняли за чайку. Или скажут, что американец спьяну, и, накурившись наркотиков, находился в опасной близости, угрожал людям или коровам... А меня потом затаскают по судам комитеты, начиная со страховых обществ и кончая защитой прав адвокатов. Нет, наблюдения за русскими производить только с безопасного расстояния!
Из офицерских рядов неслышно выступил Ассгэйт. Все взоры были на нем, Стоуну внезапно подумалось, что в США психоаналитики стали тем же, чем были красные комиссары в Советской России.
– А помните, – проговорил Ассгэйт негромко, но так, что наступила мертвая тишина, все старались не пропустить ни слова, – а помните... мы совсем недавно следили... со злорадством, следили!.. как маленькая Чечня мужественно дралась с огромной Россией. Дралась, не отступала, дралась и... победила. Помните, да?
– Помню, – кивнул Стоун, потухшие было глаза зажглись, – надрали те дикари русским задницу.
Психоаналитик вздохнул:
– Так вот теперь, вся Россия – Чечня. Дело не только в том, что у них ислам берет верх над умирающим православием. Дело в самой России. То ли поражение в войне с Чечней заставило проснуться от спячки, то еще что... но сейчас в России слишком много горячих голов, которые рвутся отдать жизни за свое Отечество. Правда, не знают как, но опытные политики подскажут, подскажут...
– Но этот русский адмирал... гм... он, судя по голосу, не восторженный мальчик.
– Увы, это сумасшествие охватило и повидавших жизнь. То ли стыд, что довели страну, то ли от нищеты... что вернее, но многие из стариков готовы закончить жизнь, так сказать, красиво.
Стоун отшатнулся. Психоаналитик развел руками. Для него закончить жизнь красиво, это умереть в глубочайшей старости в дорогой клинике под надзором лучших врачей, что борются за каждую секунду жизни. Через сотни трубок вовремя подкачивают в его дряхлый организм свежую кровь, солевые растворы, плазму, выводят экскременты, пичкают болеутоляющими, следят за безупречной работой искусственных аппаратов сердца, легких, почек, печени...
– Дикари, – сказал он с отвращением.
– Варвары, – подтвердил психоаналитик. – Умереть с мечом в руке! Если хотите, вот фразы, которых в России почти не было на протяжении последних тридцати лет, но которые теперь звучат все чаще и чаше: женских могил нет в поле. Мужчины в постели не умирают. Где казак, там и слава. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Наше авось не с дуба сорвалось...
– А это что такое?
– Трудно сказать. Их менталитет до конца не прояснен. В русских слишком много намешалось романтизма кочевых народов, спокойной уверенности земледельцев, безумства викингов, мистической веры в свое высшее предначертание... Наши историки твердят, что из двенадцати израильских племен одиннадцать в период изгнания осели в России и там растворились в местном населении, и только двенадцатое дало нынешних евреев. Вы не можете себе представить, что получится, если скрестить изгнанного с родины еврея с гордым скифом, затем смешать с оседлым племенем славян, добавить безумной крови викингов...
От окна послышался легкий вскрик. Офицер, что заслонял собой иллюминатор, отступил. Далеко в синеве, где смыкались небо и океан, проступили крохотные силуэты русских кораблей. Они почти не возвышались над водой, едва заметные, неподвижные.
– Мы вошли в зону прямой видимости!
– Стоп машины, – распорядился Стоун нервно. – Стоп всем машинам!
Солнце вышло из-за облачка, такого редкого в этих широтах, корабли русских стало видно четче. Все стояли так, словно развернулись для пальбы в упор. На таком расстоянии в самом деле не промахнутся даже с их примитивными системами наведения. Похоже, русский командующий рассчитал все, в самом деле, изготовился для такого боя, чтобы противник понес как можно больше ущерба.
В мозгу колыхнулась ярость. Ударить изо всех орудий! Обрушить все истребители, бомбардировщики!
Но следом пробилась мысль, настолько странная и непривычная, что он сам удивился, потом ужаснулся. Ему уже шестьдесят, в Лос-Анджелесе богатый дом, есть шикарная вилла, шестеро внуков, три внучки. У него хороший желудок, печень в порядке, он делает по утрам пробежку, а домашний врач уверяет, что еще долго сможет подтягиваться на перекладине и отжиматься от пола на зависть рано разжиревшему сыну.