Черногоров уже забыл о своем наказе, когда информация пришла совсем неожиданная...
Джигит появился совсем не с той стороны, откуда ожидали. Он шел не из дома, где в его квартире уже неделю не зажигался свет, а тащился к дому. Походка его была тяжелая, спина непривычно горбилась, плечи обвисли, а голову покрывала белая повязка.
Двое, которые явно с пистолетами, поспешно переместились, держались чересчур небрежно, но взгляды их были прицельными, а вожак из «Русского единства», чуя своих по духу, попросил:
– Ребята, сперва мы! Я хочу, чтобы он увидел, что его ждет.
Все пятеро сошлись, взяли джигита в кольцо, а когда тот заметил их, отступать было поздно. За его спиной двое, довольно ухмыляясь, взвешивали в руках монтировки. Вожак сказал с ненавистью:
– Ну, мразь... Получи!
Он коротко замахнулся, а второй с гоготом ухватился за повязку джигита, рванул:
– А почему не зеленая, хрен моржовый...
И осекся, а монтировка вожака застыла в воздухе. Голова джигита была обрита, а на красном воспаленном лбу пламенела огромная выжженная буква, похожая на "Н". кожа вокруг буквы почернела и обуглилась, вздулась толстыми багровыми рубцами. Саму букву или знак выжгли так, что раскаленное тавро явно вдавили в лобную кость. Глаза джигита были воспаленные, красные, под ними повисли темные мешки. Он сильно похудел, совсем не напоминал того уверенного здоровяка, каким выходил из зала суда.
– Пошли вон, – процедил он с ненавистью. – А если такие храбрые, то выходите по одному...
Тот, который сорвал повязку, удивился:
– А когда вы впятером на одного нашего, тоже так говорите?
Он с размаха ударил монтировкой поперек живота. Джигит согнулся от резкой боли, парень замахнулся, намереваясь врезать по затылку, но вожак перехватил:
– Тюпа, погоди!..
– Ты чего? – удивился Тюпа. – Мы ж пришли с ним разделаться!
– Да, но кто это с ним разделался раньше?
– А мне плевать... Бейте его, ребята.
Сбоку ударили монтировкой под колени. Джигит слабо вскрикнул и завалился навзничь. Лицо его было перекошено от боли. Кто-то вдруг вскрикнул:
– А я знаю!.. Слышал, что эти чернозадые сами хотели выяснить... Ну, в их общине. Они ж гады, живут в Москве, как в своем ауле!
Вожак прервал нетерпеливо:
– Что ты слышал?
– Я живу в доме, где эти чернозадые скупили два подъезда!.. Моя собака с ихними то гуляет, то дерется. Вот и слышал, они между собой гелгэкали по-своему. А один молодой, что уже и язык забыл, все переспрашивал, ему и сказали по-русски, что надо, мол, выяснить правду самим, а потом... черт, забыл!.. Ага, суд шариата...
Вожак присвистнул. Парни стояли с монтировками наготове, ожидали, когда джигит приподнимется, как-то неловко бить лежачего, они ж не чернозадые, русские никогда не били лежачего, не били в спину...
Джигит явно понимал, что надо лежать пластом, не тронут... скорее всего, не тронут, а если поднимется, то на этот раз по голове врежут со всех сторон, разлетится как спелая дыня, но гордость заставляла напрячь мышцы, подтянуть ноги, превозмогая боль, встать, ибо мужчина должен падать только мертвым...
Его колено оторвалось от земли, и вожак снова равкнул:
– Не трогать!
Тюпа спросил раздраженно:
– Ты чего?
– Оставим его так, – решил вожак.
– Ты чего? – изумился Тюпа. – Подумаешь, клеймо выжгли!.. Так он в любом косметическом салоне снимет за сотню баксов. А у черных этих баксов на наркоте знаешь сколько захапано?
– Оставим, – повторил вожак. Его глаза не отрывались от изнуренного лица джигита. – Уважение их общине выкажем. Мол, принимаем их суд... Да и никуда он не денется. Суд шариата древнее нашего Уголовного Кодекса, там эти штуки предусмотрены. В другой раз отрежут... не только насильничать не сможет, но и жене не понадобится. Пошли отсюда, ребята!
Он отступил на шаг. Джигит поднялся и попытался надменно выпрямиться, хотя лицо все еще было перекошено от боли в животе. Стоял на одной ноге, второй едва опираясь о землю. И хотя выглядело так, что они отступали перед ним, но вожак орал и сердился, заставляя опустить оружие.
Когда они возвращались к троллейбусной остановке, Тюпа вдруг остановился в недоумении:
– Это что ж выходит... Если мы этого гада не добили, то мы как бы одобряем их суд шариата?
Вожак на ходу оглянулся:
– А что, не одобряем?
– Да нет, – пробормотал Тюпа, он потащился следом, рассуждая вслух, – припечатали они его хорошо! Скажем так, здорово припечатали. Свои, а не пощадили. Но если одобряем, то, как бы признаем и этих чернозадых в нашем городе?..
– Они ж уже тут, – поморщился вожак. – Я их сам не люблю, но многих принесло в Москву еще при Грозном Иване. Вон есть несколько Грузинских улиц: Малая, Большая, Средняя, есть Армянский переулок... А мы с тобой в Москву перебрались три года тому из Сибири.
– Нам можно, – твердо сказал Тюпа. – Мы русские! Москва наша. А эти чернозадые, хоть и москвичи в десятом поколении, но они все равно чужие! Как и жиды, пусть даже перебрались сюда при своем жиденке князе Владимире.
Народ на троллейбусной остановке расступился. У дюжих парней, подогретых водочкой, это за версту видно, всегда быстро кончаются слова, и тогда переходят к более весомым аргументам, а тут еще эта продажа оружия....
Вожак посмотрел на народ, прикрикнул на своих:
– Прекратить! Что раскрякались как жидовня в кнессете?.. Соберемся в штабе, обсудим без спешки.
Подкатил троллейбус, но народ пугливо расступился, пусть садятся, а они пойдут на места, что останутся. Понятно, у кого сейчас штабы.
Вожак зорко осматривал своих орлов. Да, на чернозадых злы, как и раньше. Но... не совсем как раньше.
Этот чертов суд шариата здорово попутал все карты.
На другой день, когда Кречет в течение получаса принимал представителей разных конфессий, он задержался возле Фазитуллина, муфтия Московской мечети:
– Я слышал, ваш суд шариата осудил и наказал насильника... Не слишком ли круто? Это же не публичная порка, после которой следов не остается.
Муфтий поклонился, ответил невозмутимо, чувствуя за спиной несокрушимую мощь Аллаха:
– Суд выслушал его очень внимательно. Слушали и решали люди, которым далеко за пятьдесят. Значит, они уже достигли житейской мудрости. И решал не один, а тридцать человек.
Кречет согласился:
– Да, это даже больше, чем в суде присяжных. Но, насколько я знаю, клеймо на лбу в исламе не предусмотрено... Это чисто русское: рвать ноздри, клеймо на лбу и щеках... Так наказывали при отце Петра Первого за курение табака...