Мистер Уотсон записал то, что сказал герцог.
Затем, стараясь осмыслить услышанное, помолчал несколько секунд и осторожно заметил:
— Я полагал, вы, ваша светлость, собирались ужинать с леди Фэвершем сегодня вечером.
— Ах да, конечно! — молвил герцог, как будто только сейчас вспомнил об этом. — Пошлите ее милости такую же записку о моем отъезде, что и прочим, и отправьте все эти уведомления сегодня вечером, когда я должен был бы возвратиться из Голландии.
— Хорошо, ваша светлость.
Мистер Уотсон торопливо вышел из комнаты.
Герцог сидел в кресле с чуть заметной ироничной усмешкой на губах.
Разумеется, Фиона будет поражена, а возможно, и слегка возмущена.
Он не только уезжал в деревню, не повидав прежде ее.
Более чувствительным для нее явится то» что он не написал ей лично.
Он думал об этом первом ударе в противостоянии, которое неизбежно развернется между ними.
Он был уверен: она как тигрица станет сражаться за него.
Она постепенно впадет в неистовство, когда поймет, что он избегает ее.
Шелдон Мур небезосновательно предполагал, что с ее стороны будут и слезы, и обвинения.
Такое уже случалось по завершении нескольких его affaires de coeur.
Но в тех случаях никогда не стоял вопрос о женитьбе.
Положение же с Фионой было несколько иным.
Он предполагал также, что она проинформирует Джослина, и тот приедет к нему завтра же.
Он слишком хорошо уяснил тактику своего кузена.
Как Джослин сказал вчера Фионе, он будет со скорбным видом, бьющим на жалость, просить у него денег.
Если ему отказать, он станет привычно его шантажировать, намекая на возможный ущерб для фамильной чести.
Он не преминет подчеркнуть, как сильно будут расстроены их родственники, если о его отчаянном безденежье узнают газеты.
И он будет прав.
Герцог знал, газетчики без всякого зазрения совести начнут предаваться сравнениям и приводить читателей в ужас от контраста между жалким состоянием предполагаемого наследника и богатством одного из самых состоятельных людей в стране.
С исказившимся от гнева лицом Шелдон Мур так сильно ударил кулаком по столу, что загрохотали подпрыгнувшие чернильницы.
— Проклятие! — воскликнул он. — Придется платить, и он знает это!
Герцог пытался урезонить себя, рассуждая, что, раз уж ничего с этим не поделать, глупо расстраиваться из-за поведения Джослина.
И все же, когда он выходил из кабинета, меж его бровей вновь появилась характерная складка.
Уже не оставалось времени «заказать присоединение его личного вагона к поезду, в котором ему предстояло ехать.
Однако до станции его сопровождал курьер, который организовал предоставление герцогу запасного вагона и проследил, чтобы его заперли, когда важный пассажир вошел в него.
Мистер Уотсон расположился в соседнем вагоне, вещи поместили в багажное отделение.
Чемоданов взяли немного.
В домах, где герцог бывал наиболее часто, имелась запасная одежда для него, предусмотренная на все случаи жизни.
Кроме Мур-парка, он владел имениями в графствах Ньюмаркет и Лестершир.
Поэтому обычно не было необходимости везти много вещей с Гросвенор-сквер в Мурпарк.
Самым важным грузом в этот раз являлись письма, которые ехали рядом с мистером Уотсоном в курьерском кейсе для официальных бумаг.
Секретарь потребовал все дневные газеты и положил их в вагон герцога.
Путешествие было непродолжительным, поскольку Мур-парк находился недалеко от Лондона, в самой живописной части графства Оксфордшир.
До поместья можно было доехать в экипаже менее чем за три часа.
Зимой, однако, герцог предпочитал более быстрый и комфортабельный переезд на поезде.
По требованию пассажиров поезд останавливался на его частной остановке.
Оттуда до его дома оставалось всего две мили.
На станции его встречали трое служащих.
Он сошел на платформу, покрытую специально для него красным ковром.
В стороне стоял фаэтон , которым он любил управлять сам.
Здесь же ожидал экипаж из поместья, готовый довезти любого от станции до Мур-парка.
Герцог приветствовал всех собравшихся, обнаружив некоторую скованность, что заставило их заподозрить нечто неладное.
Затем вскочил в фаэтон, подобрал поводья и отъехал.
Его кучер расположился на заднем сиденье.
Никто не сидел рядом, не отвлекал от мрачных мыслей.
Шелдон Мур уверенно правил лошадьми, мчавшимися по узким, извилистым дорожкам.
При этом он думал, что впервые за много лет едет домой без сопровождения гостей, обычно прибывавших, дабы развлекать его.
Сейчас ему хотелось побыть одному.
Хотелось суровой простоты, доставлявшей ему радость, как радовали морозный воздух, касавшийся щек, и серое небо над головой.
Он не мог бы в эти минуты тешиться солнечным светом или смехом и болтовней флиртующих женщин.
У него было одно желание — остаться наедине с собой, спокойно зализать раны, прежде чем он сможет вновь встать в ряды борцов.
Мур-парк выглядел великолепно.
В любое время года, в любую погоду огромный, величественный дом оставался все тем же.
От размаха его центральной части с гигантскими крыльями, простирающимися по обе стороны, захватывало дух.
Он был для герцога олицетворением стабильности и непрерывности бытия, основой существования самого Шелдона Мура.
Экипаж катился по длинной подъездной дороге.
И все это время, пока не приблизился к дому, герцог спрашивал себя: как мог он думать, что Фиона Фэвершем способна занять место его матери, став герцогиней Мурминстерской?
И дело было не только в том, что она изменила ему.
Он понимал теперь, как бы ни была прекрасна эта женщина, она не обладала ни характером, ни индивидуальностью для такой роли.
» Если б я женился на ней и убедился впоследствии в ее вероломстве, это унизило бы не только меня, но запятнало всю нашу родословную «, — думал герцог.
Он миновал мост через озеро, такой же старинный, как и сам дом, и подкатил к парадному подъезду.
Красный ковер уже расстелили.
На месте были и лакеи, готовые открыть дверцу фаэтона, чтобы он соскочил на ковер.
На верхней ступеньке, у входа, стоял дворецкий.