Ну да: вот и они, прямо по курсу. Выходят из-за куста, все пятеро — нет, уже семеро. Смотрят на него. Повернуться спиной или побежать нельзя. Снежный человек поднимает палку и отходит в сторону, туда, откуда только что пришел. Если совсем припрет, он сбежит в сторожку у пропускного пункта и дождется, когда они уйдут. Потом придется изыскивать обходные пути к куполу, переулками, где найдется, куда отступать.
Но пока он проходит это расстояние, скользящими шагами, словно танцуя странный танец под зоркими взглядами свиноидов, с юга наползают темные тучи, потихоньку закрывающие солнце. Это не обычная дневная гроза: для нее слишком рано, к тому же небо зловещее, зеленовато-желтое. Ураган, причем сильный. Свиноиды исчезают, видимо, решили найти укрытие.
Он стоит у застекленной будки и смотрит, как надвигается ураган. Великолепное зрелище. Однажды он видел, как оператора-документалиста, любителя с видеокамерой, засосало прямо в воронку урагана. Как там, на побережье, чувствуют себя Дети Коростеля? Тем хуже для Коростеля, если живые подтверждения всех его теорий унесет в небо или смоет в океан. Но этого не случится: волнорезы из нагромождения камней остановят волны. Что касается урагана, один такой они уже пережили. Уйдут в центральную пещеру посреди кучи бетонных блоков, в свой дом грома, как они говорят, и переждут ненастье там.
Налетает ветер, ворошит мусор на улицах. Между облаками высверкивают зигзаги молний. Снежный человек уже видит тонкий черный конус, который, извиваясь, спускается к земле; потом опускается темень. К счастью, будка пристроена к зданию службы безопасности, а эти строения по прочности могут соперничать с бункерами. Снежный человек ныряет внутрь, едва начинается дождь.
Завывает ветер, грохочет гром, все вибрирует, и то, что еще прибито к стенам и полу, дрожит, точно в гигантском моторе. В стену снаружи ударяется что-то очень большое. Снежный человек идет в глубь здания, минует одну дверь, потом другую, нащупывая в мешке фонарик. Вытаскивает его, нашаривает кнопку, и тут раздается очередной удар, и лампы над головой мигают. Какая-то давно поджаренная солнечная батарея поджарена снова.
Пожалуй, ему не хочется, чтобы лампы загорались, — в углу он заметил пару биозащитных скафандров, и то, что осталось в них, пребывает не в лучшем состоянии. Картотека открыта, повсюду раскиданы бумаги. Судя по всему, на охранников напали. Может, они пытались остановить людей, которые покидали территорию через эти ворота, — насколько он помнит, кто-то пытался ввести карантин. Но антиобщественные элементы — а в тот момент таковыми могли считаться все поголовно, — видимо, вломились сюда, рылись в секретных документах. Какой, однако, оптимизм — верить, что эти бумажки могут пригодиться.
Снежный человек заставляет себя подойти к костюмам, тычет их палкой. Могло быть хуже; не особо воняет, и всего несколько жуков; мягких тканей не осталось. Но оружия тоже нету. Антиобщественные элементы, видимо, забрали его с собой — впрочем, на их месте он поступил бы так же. Он так и поступил.
Он выходит из дальней комнаты, возвращается в приемную, где стоят конторка и стол. Неожиданно понимает, что зверски устал. Садится в эргономичное кресло. Он уже очень давно не сидел в креслах — ощущения странные. Надо бы достать из мешка спички и свечи, на случай, если свет опять погаснет; копаясь в мешке, он выпивает воды и съедает еще один пакет орехов. Снаружи доносится рев ветра и таинственные звуки, будто огромный зверь сорвался с цепи и буйствует. Ветер мчится мимо закрытых дверей, поднимает клубы пыли, в комнате все дребезжит. У Снежного человека трясутся руки. Он напуган больше, чем позволяет себе признать.
А что, если здесь водятся крысы? Здесь должны быть крысы. А что, если начнется потоп? Они будут карабкаться по его ногам! Он закидывает ноги на кресло, свешивает их с эргономичного подлокотника и обматывает простыней. Писка не расслышать — ураган слишком грохочет.
Великий человек достойно принимает вызов судьбы, говорит голос. Кто на этот раз? Лектор по мотивации, выступавший по «Омолож-ТВ», слабоумный зануда в костюме. Болтун по найму. Чем выше барьер, тем выше прыжок. Кризис способствует личностному росту человека.
— Ни хера я личностно не вырос, кретин! — вопит Снежный человек. — Посмотри на меня! Я дегенерат! У меня мозг размером с грецкий орех!
Но он не знает, каких размеров должен быть обычный мозг, потому что не с кем сравнить. Он потерялся в тумане. И никаких ориентиров.
Свет снова выключается. Он остается совсем один в полной темноте.
— Ну и что? — говорит он. — Раньше ты был совсем один при свете. Какая разница? — Но разница есть.
Но он к этому готов. Он взял себя в руки. Он ставит фонарик на стол, чиркает спичкой, ухитряется зажечь свечу. Пламя колышется на сквозняке, но свеча горит, и на стол ложится кружок мягкого желтого света, комната походит на древнюю пещеру — она темна, однако защищает.
Он снова роется в мешке, достает третий пакет орехов, съедает. Потом вытаскивает бурбон, думает, отвинчивает крышку и пьет. Буль буль буль, гласит мультяшная надпись в голове. Огненная вода.
Милый, говорит женский голос из угла. А ты неплохо справляешься.
— Ничего подобного, — отвечает он.
Сквозняк фыркает прямо в уши — ффыф-ф, задувает свечу. Он не станет ее зажигать — бурбон уже действует. Снежный человек посидит в темноте. Он чувствует, как Орикс плывет к нему по воздуху на крыльях из мягких перьев. Она вот-вот будет с ним. Он скрючился, уткнувшись лбом в стол и закрыв глаза, несчастный и умиротворенный.
Прошло четыре сумбурных года, и Джимми закончил Академию Марты Грэм, получив свою сомнительную ученую степень по проблематике. Он не ожидал найти работу сразу и не обманулся. Он неделями рассылал свое чахлое резюме, письма возвращались слишком быстро, иногда с жирными пятнами и отпечатками пальцев мелких чиновников с уровнем развития ниже плинтуса, которые, видимо, пролистывали его бумажки за обедом. Джимми заменял грязные страницы и отсылал резюме снова.
На лето он нашел себе работу в библиотеке Академии Марты Грэм: просматривать старые книги и помечать их для ликвидации, а также выбирать, какие из них останутся на земле в электронном виде; он потерял эту работу через полтора месяца, потому что не мог заставить себя хоть что-то выкинуть. Затем он переехал к своей девушке, концептуальной художнице, длинноволосой брюнетке по имени Аманда Пейн. [25]
Имя было ее собственным изобретением, как и многое в ней: на самом деле ее звали Шип Джонс. Ей пришлось заново изобрести себя, объясняла она, потому что изначальная Шип была так подавлена своей жестокой, приторной семейкой белых отбросов общества, что была просто вещью, которую даже на распродажу домашней утвари не стали выставлять, музыкальной подвеской из погнутых вилок или трехногим стулом.