Все общины, которые сдались ей, состояли из реальных людей. Но Капитолий предпочел ей отказать. А посему его население перестало быть реальными людьми, и она велела своим солдатам уничтожить их. Но некоторые из ее солдат не делали различия между теми, кого она хотела видеть убитыми, и теми, кто нужен был ей живыми, из чего естественно вытекало, что эти солдаты также не были реальными людьми. Поэтому она послала Марка Деспарда найти их и убить. Но Марк Деспард поймет, что идея убить прежде всего исходит от нее, из-за чего он может не так подумать о ней, подумать то, чего никогда не подумал бы реальный человек. Следовательно, нужно все устроить так, будто наказание солдат – личная идея Марка, а потом, чуть позже, она использует других солдат, чтобы убить за это решение Марка. И тогда все снова будут счастливы, поскольку не останется людей, которые не были бы несогласны с ней. Реальных людей.
Разумеется, все это объясняло, почему она никогда не позволяла ни мне, ни кому-либо другому приближаться к себе. Из опыта она наверняка знала, что любой сблизившийся с ней человек может в конце концов в чем-нибудь не согласиться с ней. Я считал, что нахожусь за тем пределом, где какой-нибудь один человек может до смерти меня напугать, но ей это удалось – сегодня утром в палатке. У меня было ощущение, что меня заперли в клетке с раненым тигром.
Значит, я готов был променять вселенную на женщину вроде Полы – вселенную и все, что, как мне казалось, я любил. Я был болен: болен душой и болен умом. И чтобы исправить дрянную ситуацию, я сбежал, что потребовало от меня умерщвления нескольких людей. Я, который видел золотистый свет, сам по локоть погрузился в кровь. Я послал Дока убивать.
Боль от этих мыслей была невыносимой. Я отчаянно попытался найти спасение в единстве – золотом свете – и не смог его найти. Я отчаянно пытался найти самооправдание и ничего не мог найти. Ничего, кроме фальшивого оправдания, что я, мол, собирался спасти жизни нескольких человек, которые что-то для меня значили. Я убил, чтобы их не убили. «Природа, с красными клыками и когтями...» – писал Теннисон. Книги, которые я опустошил за несколько предыдущих недель, плясали в моей голове, но я не находил в них утешения. Лишь одну маленькую, жалкую причину, оправдывающую мою жизнь, смог я найти – защиту того, что я любил. По крайней мере, если это и не могло служить оправданием, то и страдания это не причиняло. Возможно, я мог быть просто язычником и просто простым.
И разве может человек погибнуть лучше,
Чем будучи поставлен перед страшным выбором
За прах своих отцов
И за храмы своих богов?
У меня не было ни праха моих отцов, ни храмов, ни богов. Я не был Горацием, древним римлянином, слова которого Макколей зарифмовал в строчках «Древнеримских баллад». Я мог охранять от всех чужаков, временных и бесконечных вещей лишь мое маленькое племя людей, бывших когда-то мне совсем чужими, а мне нужно было какое-то утешение, какая-то молитва, которую я мог бы повторять. Как пассажир теплохода, оказавшийся за бортом и цепляющийся за спасательный круг, я теперь цеплялся за четыре строчки Макколея и за идею конца борьбы, чтобы все закончилось, все прошло, и я кружась стал погружаться в темноту, в провалы сна и окончательное забытье...
Проснулся я внезапно, как мне показалось, много позже, глядя в два склонившихся надо мной озабоченных лица. Одно из них – лицо Дока, а другое – покрытое шерстью лицо Старика.
– Марк! – сказал Док. – Вы в порядке? Вы спали?
– Что случилось? В чем дело? – Мой язык, казалось, распух и высох. – Что случилось?
– Вы лежали с закрытыми глазами и все время повторяли:
«Я не могу этого сделать... Я не могу этого сделать...», и мы никак не могли вас разбудить, – сказал Док.
Старик облегченно тыкался носом мне в лицо. Я ощутил его запах и понял, что он давно нуждается в мытье. Это вернуло меня к действительности быстрее, чем что-либо еще.
– Где мы? – спросил я, садясь.
– По-моему, мы почти дома, – сказал Док. – Посмотрите. Я не знаю, как работает этот самолет.
Я повернулся к пульту управления и нажал одну из кнопок.
– Где мы? – спросил я. – Покажи мне с пометкой на карте.
Экран послушно продемонстрировал мне изображение последнего увеличения карты, которую я запрашивал раньше. На карте появилось маленькое изображение самолета, и я секунду-другую смотрел на него, пока заметил, что оно действительно движется по карте.
– Скорее всего, мы в нескольких минут полета от дома, – сообщил я. – Все зависит от того, с какой скоростью мы летим.
Я посмотрел вниз. Мы находились на той же высоте, и, к моему удивлению, солнце ничуть не выше над горизонтом, чем в момент нашего отлета. Это означало, что мы движемся со скоростью вращения земного шара.
– Я велел приземлиться у летнего дворца, – сказал я Доку, потом снова повернулся к пульту управления и заговорил:
– Приземляйся медленно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из наших начал в нас стрелять. И не хочу никого пугать.
Самолет понял меня буквально. Он долетел до летнего дворца на высоте ровно три тысячи метров, а потом начал снижаться – вертикально и очень медленно. Мы коснулись посадочной площадки у дворца примерно через двадцать минут, и к тому времени, когда это произошло, вокруг собралось большинство обитателей городка, столпившихся в радиусе пятидесяти футов от места посадки. В первых рядах стояли лидеры общины.
Я открыл дверцу самолета будущего и спустился на землю, а все таращились на меня так, будто я пришелец с Марса. Следом за мной выбрались Док и Старик, и тогда только все бросились к нам. Меня окружили, подняли и отнесли – в буквальном смысле слова – до входа в летний дворец. Только там мне удалось уговорить поставить меня на ноги.
Я взобрался на заднее сиденье джипа и кратко рассказал о том, что я сбежал от Полы и что она со временем явится за мной, но это произойдет никак не раньше, чем через несколько недель, и что подробнее я все расскажу им завтра. В данный момент мне нужно собраться с мыслями и все обсудить с другими лидерами общины.
Люди были немного разочарованы тем, что не услышат всей истории прямо сейчас, но после того как я пообещал вечером устроить общее празднование, постепенно вернулись к работе. Я же вошел во дворец вместе с Эллен, Мэри, Биллом и остальными.
– Она не совсем в своем уме, – начал рассказывать я. – Не хочу сказать, что она совершенно безумна, возможно, в этом случае она представляла бы куда меньшую опасность. Я имею в виду, что когда дело доходит до определенных поступков, она склонна делать то, что ей хочется, невзирая на последствия. В таком состоянии для нее имеет значение только то, что она хочет. Вот почему я сбежал: рано или поздно она поняла бы, что я стою у нее на пути, а это равносильно смертному приговору.
Я рассказал о письме, которое она велела мне подписать.
– Смысл заключался в том, чтобы отомстить солдатам, убившим специалистов, а вину за это возложить на меня. Она могла расправиться со мной буквально в ту же минуту, как были бы казнены те, кого она хотела казнить.