А во-вторых, в 1619 году в Архангельске появляется английский посол Дюклей Дике с деньгами… Узнав, что Москва осаждена поляками (устаревшие сведения), он возвращается из Холмогор, сдав дела дворянину Финчу и агенту Фабину Смиту. И даже в этой неопределенной ситуации деньги английской казны (пусть, как потом выясняется, не все) доезжают до Москвы и вручаются царю.
В 1620 году появляется в Москве и полномочный посол Мерик. Разъясняет историю с деньгами, которые-де не были полностью переданы, и просит обратно 20 тысяч рублей (их отдают). Посол дарит богатые подарки, включая птицу «струса» — страуса, и опять поднимает (ну, конечно же!) вопрос о беспошлинной торговле с Персией…
С рассказом о русских посольствах я поступаю так же, как с описаниями иностранных — привожу наиболее яркие и самые ранние примеры. Перечислять ВСЕ физически невозможно, придется писать специальную книгу о московитской дипломатии XVII века. Писать о множестве других посольств последних лет правления Михаила Федоровича или времен Алексея Михайловича не вижу смысла — даже уже описанное может, чего доброго, вызвать некоторую скуку.
Скажу коротко — русские послы в XVII веке побывали практически во всех европейских государствах. У меня нет сведений о посещении ими только двух значительных государств — Швейцарии и Королевства обеих Сардинии. Во всех остальных крупных и богатых государствах они побывали множество раз, и к тому же во многих мелких, не играющих большой роли — типа герцогства Тосканского или Саксонии.
Посольства регулярно бывали в Персии и в Турции, на Балканах у трансильванских князей и валашских господарей, а в середине столетия Н. Г. Спафарий побывал в Китае. Впрочем, незадолго до него сибирские казаки ворвались в «Даурскую землицу» — на Амур, построились в этой «неправедной-принеправедной» земле, о которой их предки и слыхом не слыхивали, и довольно долго отбивались от маньчжур, считавших себя хозяевами Даурии. А это уже сотни людей; считая с женами и детьми — тысячи.
В общей сложности больше тысячи московитских «государевых людей» побывало за границей Московии с дипломатическими миссиями разной важности и разной длительности.
Не забудем еще, что общая численность служилых людей вообще была крайне невелика. В 1631 году во всей Московии было 66 690 служилых людей, из них во всем бюрократическом аппарате — меньше 900 человек. К концу века больше и общее число служилых, а число дьяков и подьячих растет просто в геометрической прогрессии. Но и из тех нескольких тысяч бюрократов и примерно двух десятков тысяч помещиков очень многие побывали за границей, порой прожили там и по году и по два…
Мало того, что за рубежом постоянно оказывается значительная часть служилого сословия; как мы скоро увидим, в XVII веке Московия начинает вести войны в основном за пределами своей основной территории. Если даже считать Смоленск и Белоруссию частями России (то есть частями священной земли), то уж ни Чигирин в степной зоне Украины, ни окрестности Риги никак этому условию не удовлетворяют. С точки зрения русских средневековых представлений все солдаты армий, участвовавших в Чигиринских походах (40 тысяч человек), в русско-шведской войне 1656–1658 годов, находятся в том же положении, что и Афанасий Никитин или тот парень, который угодил в Персию и по которому справляли заупокойные службы; в том же, что парни, отправленные Петром в Германию, по которым матери и жены надели траур.
И ведь у каждого дипломата, у каждого офицера или рядового стрельца есть семья, причем родство крайне разветвленное — как минимум десятки человек; есть личные друзья, сослуживцы, знакомые. Каждого из них знают священники, лавочники и соседи. Неужели бытовой опыт пребывания в «неправедной» земле — массовый опыт! — ничему не научил всех этих людей? Никак не изменил отношения и к своей земле, и к чужим странам?
Просто не может не возникать недоуменного вопроса: ну неужели по поводу отъезда каждого из этих десятков тысяч за московский рубеж женщины наряжались в траур, родственники после отъезда заказывали по ним заупокойные молитвы, а каждый вернувшийся должен был ритуально «очищаться» от скверны пребывания в «сатанинской» «неправедной» земле?
Нет, у меня не возникает никакого сомнения в том, что попытка Годунова выдать дочь за датского королевича вызывает негодование Семена Никитича Годунова, и его, наверное, готовы были поддержать многие.
Но вот в 1621 году князь Андрей Михайлович Львов и дьяк Шипов поехали в Данию к королю Христиану с предложением: поскольку «великий государь царь Михаил Федорович приходит в лета мужского возраста и время ему государю приспело сочетаться законным браком», то не выдаст ли король Христиан за царя одну из его двух племянниц?
Послам были даны подробнейшие наказы, как надо вести речи о необходимости перекрещивать царскую невесту в православие (оставить ее в лютеранстве в Москве категорически не соглашались); как уклончиво отвечать на вопросы о том, какие города и земли дадут племянницам в кормление. («Если по божественному писанию будут оба в плоть едину, то на что их государей делить?»)
Московиты справедливо опасались, что король захочет спросить самих племянниц, и если они откажутся, то будет царю и всей Московии «бесчестие». Поэтому послов учили, как отказываться вести переговоры с самими племянницами короля («их девичье дело стыдливо, и с ними много говорить для остерегания их высорожденной чести непригоже»).
Была даже инструкция, что если королева позовет к руке, то руку ей и девицам целовать, а не «витаться» с ними (то есть не задерживать их руку в своей руке) и, «посмотрев» девиц, идти вон и «проведывать», какая из них «здорова и к великому делу годна».
Сватовство окончилось ничем, потому что король под предлогом болезни отказался говорить с князем Львовым, а от ведения переговоров с придворными отказался сам Львов.
В январе 1632 года отправили посольство в Швецию, к королю Густаву-Адольфу, с предложением: сосватать за царя Екатерину, сестру курфюрста Бранденбургского, Георга, шурина Адольфа-Августа. Этот вариант тоже не состоялся, потому что Густав- Адольф не согласился на перекрещивание родственницы.
Трудно сказать, почему не состоялись эти браки — очень может быть, дело вовсе не в разнице вероисповеданий, а в том, что Московией еще пренебрегают, не считают брак с ее царем таким уж престижным делом. В конце концов, разница вер вовсе не помешает Петру выдавать замуж племянниц за немецких лютеранских принцев, почему в надлежащее время и появится в роду Романовых наследник сразу двух престолов — Швеции и Российской империи.
Но вот сам факт посылки этих посольств… Он ведь, что там и говорить, заставляет совершенно по-другому взглянуть на проблему. Объяснений, на мой взгляд, может быть два.
1. И в 1600-м, и в 1621 году московиты в разной степени принимали средневековое понимание своей страны как «святой» и «единственно праведной». Семен Никитич думал одно, а многие из его современников — прямо противоположное. Очень может быть, для кого-то понятие «Святой Руси» уже превратилось в литературный или художественный образ.
2. За двадцать лет сменилось целое поколение, а опыт московитов обогатился всеми ужасами Смутного времени. Изменилась система ценностей, и для большинства людей, может быть даже для основной массы россиян, интерес к иноземному опыту перевешивал страх перед «неправедными» иноземцами или привычную опаску к неверным «заморским» странам.