Почему Россия не могла, как западные страны, «модернизироваться в целом, всей системой, переходя от эпохи к эпохе, успевая „просветиться“ до низов, до санкюлотов»? Так, чтобы «не было надобности повторять пройденное»?
Я могу увидеть тут только одну закономерность: хроническая модернизация, искусственное сдерживание развития в тех слоях, которым по воле русских европейцев суждено было навеки оставаться русскими туземцами.
Малочисленность слоя
«Россия незадолго перед Катаклизмом была многообразна и многогранна… Была Россия студенческая и офицерская, морская и таежная, пляшущая и пьющая, пашущая и бродяжья». [40]
Все верно… но сильнее всего Россия разбивалась на Россию туземную и Россию европейскую. Сам строй понятий людей этих России был различен, различались даже основные категории, в которых они осмысливали сами себя и жизнь.
Наверное, будут сторонники считать русских туземцев и европейцев вообще разными народами. Я так не считаю.
Во-первых, тогда особым народом русских европейцев может считать себя каждый европеизированный слой, — сам по себе, без всех остальных. И дворяне, и интеллигенция, и городское мещанство конца XIX века порой претендуют именно на это: быть «народом», а всех остальных считать просто быдлом, подножием для своего величия. И ведь различия действительно есть — в том числе между всеми этими «народами».
Во-вторых, каждый этот слой жил в тесном общении с другими, не был отделен от них непроницаемой гранью. Не было никаких причин не дружить, не работать вместе, не вступать в браки, не понимать друг друга.
С 1905 года сословный строй ослабел, никто, кроме придворных кругов, не держался круга «своих», не коснел в снобистских предрассудках. И началось такое смешение сословий, такое перетасовывание и перемешивание всех групп русских европейцев, что о каких-то гранях смешно было и говорить.
Семейная история сохранила память о людях, пришедших из разных сословий. Академик Гришко происходил из крестьян. Сама община послала его, умненького подпаска, учиться — и не прогадала. Профессор Гоф — из немецкого мещанства. Член-корреспондент АН СССР Федоров — из поповичей. Товстолес — из коренного украинского шляхетства, с большим имением под Черниговом. Профессор Бородин — из мелкого, никогда не имевшего собственных имений дворянства. Все эти люди сходились в доме моего прадеда, Василия Егоровича Сидорова — из мелкого провинциального купечества, ели за его столом и пили вишневую наливку, которую мастерица была делать его жена, Елизавета Николаевна — из крупного питерского купечества.
Если бы изолировать каждый такой народец «русских европейцев» и друг от друга и от туземцев — вполне возможно, родился бы и новый народ. Но в исторической реальности ничего такого не произошло.
Русские европейцы порой даже в первом, а уж тем более во втором-третьем поколении становились похожи друг на друга — порой совершенно неотличимо.
Русские европейцы состоялись скорее как субэтнос — то есть как часть народа, как почти отдельный народ… но пока не осознавший себя и вовсе не желающий отделяться. Но в то же время отлично осознающий и свою особость, способный в случае общественного катаклизма отделиться от русских туземцев.
И вот еще что надо очень четко оговорить: даже и к началу XX века «русские европейцы» были маленьким народом, численностью примерно в 5 или 6 миллионов, не больше; а очень может быть, что и в 4. Таких народов в Европе несколько, и не все они такие уж незначительные. Норвежцев живет на земле порядка 4 миллионов человек, шотландцев и каталонцев — порядка 6 миллионов, португальцев — 3,5 миллиона.
Русские европейцы даже в начале XX столетия — это как раз такой небольшой народец, где все знают если и не всех, то всегда можно найти общих знакомых.
Читатель может считать мои слова признанием в снобизме, в какой-то исторической извращенности, склонности к измене… как вам, почтенные мои, будет угодно. Но вот появилось у меня несколько лет назад такое развлечение: стал я перечитывать русскую классику в поисках своих семейных знакомых. И знаете, очень даже удается отыскать! Последний раз я развлекался таким образом позавчера: взял книгу Н. Н. Берберовой «Люди и ложи», о русском масонстве. [41] В этой книге приведен длинный список русских масонов начала XX века. Читаю этот список… Так, готово!
Вот знакомая фамилия — это дед старого друга нашей семьи. Вот еще одна — отец нашей недавно умершей знакомой. Если первый — из мелкого украинского шляхетства, то второй — из крупного титулованного дворянства, из придворных кругов. Я часто прикидываю — а если бы не революция, сиживал бы я за их столом или нет? Вряд ли…
Третья знакомая фамилия — этот из немецкого прибалтийского мещанства, известный специалист, друг одного из моих прадедов. На снимке 1903 года, изображающем профессуру Лесного института, есть лица и его, и прадеда.
Четвертая фамилия — известный петербургский профессор. Я был знаком с его внучкой, а в конце 1970-х даже чуть-чуть ухаживал за его правнучкой.
Ну вот! Коротенький список — и сразу четверо семейных знакомых. Тесен круг русских масонов, страшно далеки они от туземцев. Круг интеллигентов если и шире — не намного. Тесен потому, что всех «русских европейцев» очень мало.
Помню, летом 1993 года, незадолго до расстрела Белого дома, какой-то журналист зашелся в заполошном крике: Хасбулатов лично знает чеченских мафиози!!! Он сам видел, как Хасбулатов подавал кому-то из них руку!!! Не оправдывая Хасбулатова (будет нужно, он сам оправдается), позволю себе только пожать плечами. Сколько на земле всех вообще чеченцев?! Тысяч 700, не больше. Все знают всех, а родственные связи каждого охватывают процентов 5 или 10 всего народа. Так каким же образом, расскажите вы мне, Хасбулатов мог НЕ знать всех чеченских мафиози в лицо?! И каким он образом мог не здороваться за руку с пятиюродным братом, с соседом троюродного дяди или с троюродным братом мужа восьмиюродной сестры, который к тому же сосед пятиюродной тети?! При чем тут мафия?! Обычнейшие родственно-дружеские разборки внутри маленького народа.
Мы, русские европейцы, тоже состоялись как совсем маленький народ. Наша судьба сложилась трагически, как и судьба большинства первых анклавов модернизации. Несколько миллионов наших братьев и сестер были попросту физически уничтожены, убиты во время Гражданской войны 1917–1922 годов, а потом во время пресловутых «репрессий». Численность русской эмиграции 1920-х годов определяют по-разному — от 900 тысяч до 2 миллионов.
Но если бы даже наша судьба сложилась более благоприятно, если бы нас даже не истребили и не рассеяли по свету коммунисты, нас все равно было бы мало. Очень мало.
Мы не поступимся своим священным правом владеть людьми!