По нововременным принципам в России построены новые города, в недавно присоединенных землях. По этим принципам организован Петербург, Таганрог, Новороссийск, Одесса, Мариуполь, Севастополь, Владивосток, Харбин.
Эти города строились на голом месте, без оглядки на историческое прошлое. Даже если на территории будущего города и была какая-то застройка, это нимало не волновало тех, кто возводил на этом месте город Нового времени.
В конце XVIII века градостроители Российской империи старались перестроить в духе Нового времени все русские города. В большинстве старинных русских городов нововременные принципы планировки легли на уже сложившийся облик города. Далеко не все здания в центре Владимира и Новгорода возведены в конце XVIII — в XIX веке. Прямые улицы и красивые площади в Новгороде буквально прорубали в массиве более ранней застройки.
Следы перестроек XVIII–XIX веков легко заметить во Владимире, Новгороде, Киеве, Курске… и даже в малых уездных городах типа Шуи (Владимирская губерния), Сольцов (Новгородская губерния) или Каргополя (Олонецкая губерния).
Во всех этих городах даже зрительно, без изучения планов, видно одно и то же: та же, в основном прямоугольная, планировка кварталов, те же ровные, по ниточке проведенные улицы, расходящиеся от площадей прямоугольных очертаний.
Перестраивать русские города очень помогали пожары. И без них деревянную застройку гораздо легче разрушить и убрать, чем каменную. А пожары могли за считаные дни и часы вообще уничтожить большую часть города, оставить удобный для новой застройки пустырь.
В качестве примера — мой родной Красноярск. До 1773 года это был типично средневековый русский город с остатками крепостных стен, узкими кривыми улочками, хаотичной застройкой.
25 июня 1773 года Красноярск почти полностью сгорел. Из примерно 400 домов осталось стоять только 30. В числе погибших зданий были и все здания общественного назначения, кроме каменного Воскресенского храма. Крепостные стены безнадежно погибли, погиб административный центр. Одним словом, 25 июня 1773 года всего за несколько часов исчез город, заложенный в 1628 году и перестроенный в 1688–1689 годах.
Город предстояло отстраивать на пустом месте. Отстраивать Красноярск начали по плану. Составил этот план геодезист из Тобольска Петр Моисеев. В основу этого плана была положена прямолинейная схема. Такая схема была типична для Сибири и для всей Российской империи конца XVIII века. За этой схемой стояла другая культурно-историческая эпоха — эпоха Нового времени.
С градостроительной точки зрения 25 июня 1773 года погиб один город, и летом — осенью 1773 года на его развалинах начали строить совершенно другой. Оба эти города носили одно название — Красноярск, но это были два совершенно разных, по-разному организованных городских урочища.
Тверь, Владимир и Калугу тоже перестраивали после пожаров.
Больше Европы, чем в Европе
Русские европейцы становились более рьяными делателями прогресса, чем сами европейцы: ведь для них прогресс был не естественным состоянием, а идеологией. Тем, чего нет, но что нужно внедрить.
Русские города — более нововременные, чем города Европы XVII–XIX веков. В европейских-то городах смешивалась застройка разных времен… Как в России — в Киеве и в Москве.
В Европе опора регулярности — деревни и маленькие городки. То, что не имеет длинной средневековой истории. Странные чувства охватывают в словно бы распланированных по линейке, ровненьких деревушках Германии, на пересекающихся под прямыми углами улицах ее микроскопических городков.
В России все крупные города — нововременные. Архитектурных сооружений более раннего времени в них мало, они вписываются в сетку улиц, созданных за короткий период — с конца XVIII до начала XX века.
Разве что в Москве много участков хаотичной средневековой застройки, а огромное количество храмов позволяет написать Есенину:
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.
Не зря же патриархальная, мягкая, добродушная Москва противостоит чиновному, холодному, застегнутому на все пуговицы Петербургу… Вплоть до того времени, когда сама Москва станет столицей, центром и городом, который «слезам не верит».
А вот застройка русских деревень и многих уездных городишек — хаотична. Их никто не перестраивал по регулярному принципу, они продолжали сохранять в себе Московию.
У Чехова есть прекрасный рассказ, в котором питерский студент приезжает к отцу — священнику в маленьком городке. Ну и заблудился в тумане, вышел к незнакомой деревне. Из тумана выступает почерневший от дождей сруб, колодезный журавль, разбитая копытами дорога… И парень думает, что и во времена Ивана Грозного, и даже Ярослава Мудрого эта деревня выглядела бы так же… Такой же деревянный сруб, где между бревен всунут мох, такой же мокрый колодезный журавль, такой же босоногий мальчишка, шлепающий по лужам.
К XX веку хотя бы некоторые деревни становятся богаче, ярче, современнее. Но и они распланированы и организованы так, словно московский период нашей истории еще не сменился петербургским.
Русские туземцы часто бывают в больших европейских городах. В 1800 году из 220 тысяч жителей Петербурга не менее 110 тысяч — горожане в первом поколении, как правило — бывшие крестьяне. В Москве 1811 года из 275 тысяч населения — 150 тысяч «новоприбывшие». Большинство постепенно ассимилируется, и их потомки станут европейцами.
Но даже и в начале XX века одни россияне будут жить в домах с лифтами, в квартирах с разными комнатами. Они будут выходить на ровные проспекты и гулять по аллеям и в парках, где играет оркестр, продают мороженое и разносят вечерние газеты.
А другие россияне будут жить в бревенчатых домах, не разделенных на комнаты, за деревянными заборами. В усадьбе — собачья конура, за усадьбой — огород, полузаросшая травой улица, пустыри и усадьбы, звук оркестра с аллей из европейского квартала еле доносится. Вопли из кабака куда слышнее.
— В Европе не так.
— А нам Европа не указ.
— И в Америке не так.
— А нам и Америка не указ….
Н. Г. Гарин-Михайловский
Разная история туземцев и европейцев
Во все времена, во всех цивилизациях, историю пишут люди образованные, принадлежащие к верхушке общества. Везде и всегда верхи могли не понимать низы; повсеместно низы могли не одобрять поведение верхов.
В благополучной Британии некий лодочник перевозил пассажиров через реку Твид — граница между Англией и Шотландией. Англичанин по национальности, он очень радовался присоединению Шотландии к Англии, и тогда лорд Кларендон бросил лодочнику:
— Ну и чего ты радуешься? Ведь станет Шотландия английской или нет, ты-то как был, так и останешься перевозчиком.