Причем хорошо, если все кончилось веселым утренним кровопусканием, совершенно не нужным для супругов, но необходимым для обычая. В конце концов, общая тайна сближает… Но смех смехом, а ведь девственность могла быть невероятно важной и для самих парня и девушки… Мы никогда не узнаем, сколько семей не стали счастливыми ровно потому, что муж, может быть, ножом и ткнул, но счел себя и всю свою семью обманутой.
Вот какое число можно назвать, так это процент невест, которые оказывались «нечестными» вовсе не потому, что посмели быть с кем-то до мужа (вот ужас-то!!!), а в силу чисто физиологических или анатомических особенностей. Таких девушек, у которых отсутствует девственная плева, довольно много — порядка 2 %. Их судьба в Московии XVII столетия и в русском простонародье XVIII–XIX веков могла оказаться очень трагичной.
Но была плева или не было, «виновата» невеста или не «виновата», а в любом случае — кровяное пятно должно быть. Чтобы все видели и убедились — невеста была «честной», муж вступил в свои законные права. Только если оно будет, это пятно, свадьба считается состоявшейся уже не только по представлениям христиан, но и по старым языческим понятиям.
Свершился фактический брак, и настало время совсем другой, уже вовсе не цивилизованной радости. Все беснуются, орут, прыгают, пляшут! Разница в поведении такая же, как между литургией и безумным шаманским камланием.
Поются песни, чудовищно непристойные, шокирующие по понятиям цивилизованного человека. Пляшутся пляски, способные вогнать в краску самого бывалого человека… В прошлом столетии бывало так, что фольклористы — здоровенные опытные мужики средних лет, вовсе не домашние мальчики и уж тем паче не ханжи, попросту не понимали, о чем поют вполне приличные, вполне патриархальные деревенские женщины. А то и смущались фольклористы, элементарно впадали в тоску от непристойностей, которые по вековечной традиции просто ПОЛАГАЛОСЬ петь и выкрикивать. Ну, и чувствовали себя соответственно.
Так что по умению «двигать душой», управлять своим внутренним состоянием россиянин в традиционной культуре, пожалуй, дал бы еще фору иудею, который не должен сердиться в один из религиозных праздников.
Традиция контролировала, как и к чему он должен эмоционально относиться, а вся община бдительно следила, как бы его душевные движения оставались в рамках предписанного обычаем. Если человек переживал «не то» или «неправильно» — община наказывала, причем вовсе не обязательно физически или наложением штрафов. Человека, который ведет себя «неправильно» — ведет себя не так, как надо, в каждый день брачного обряда, например, — такого человека вышучивали, высмеивали, воспитывая всем миром (уж как умеют).
Тот, кто не ходит в церковь, не гадает в баньке, не оставляет блюдце молока для домового, не надевает чистую рубаху в воскресенье, не смеется и не плачет там, где надо, — на того обрушивается целый шквал презрения, насмешек, пренебрежения, глумления. И если человек не начинает исполнять обычая во всей его полноте, общество демонстративно отторгает такую заблудшую овцу.
Два народа… Две эпохи…
Московия была локальной цивилизацией великороссов с XIV по конец XVII века. С рубежа XVII–XVIII веков и до начала XX века московиты оттеснены от управления страной, от сложных форм книжной, элитной культуры. Лев Гумилев хорошо сказал о таком процессе обезглавливания культуры: «вытеснение в крестьянство». Московитов «вытеснили в крестьянство» и поставили в положение неравноправного большинства.
Но и после Катаклизма 1917 года их положение не сделалось лучше: в деревнях московитская цивилизация дожила до 1930-х годов и была уничтожена под корень, уже окончательно. Люди даже и остались — но они уже не были потомками московитов: русскими туземцами. Все, конец.
И в других странах сменялись культурно-исторические эпохи. В Китае династия Тан в 618 году сменила династию Цзун. После падения династии Тан возник невероятный хаос, метеорами на туманном небе мелькнули несколько новых династий. В 960 году новая династия Сун установилась вместо Западной Чжун.
Сун и Тан — это периоды истории Китая с разными традициями, ремеслами и разной литературой, даже с немного разным языком. Китайцы так и говорят об этих периодах: «эпоха Тан», «эпоха Сун», и все понятно.
Смысл здесь такой же, как в России — «Московский период» и «Петербургский период». Разница в том, что в Китае никогда «сунцы» не порабощали и не подчиняли себе «танцев».
В Японии есть понятие «эпоха Нара» — время, когда столица страны находилась в этом городе (710–784). С 794 года наступил «период Хэйан». Столицу перенесли в город Киото, и очень многое изменилось.
Но и в Японии в период Хэйан «люди Нара» не считались туземцами и не служили «передовому сословию». В России же было именно так. Почему?
Дамы в городе N были одеты так же модно, как в Париже… Даже более модно, чем в Париже.
Н. В. Гоголь
Хроническая модернизация
Даже в таких далеких от Европы странах, как Индия, Филиппины или Япония, модернизация не занимала больше двух-трех поколений. Это был мучительный, жестокий катаклизм, унесший много жизней и поломавший много судеб; это была беспощадная ломка привычного уклада жизни. Но этот катаклизм завершался менее чем за столетие.
В России—Московии мы столкнулись со своим отставанием во время Ливонской войны (1569). Московия начала модернизироваться в начале—середине XVII века. XVIII–XIX века прошли под знаком модернизации Российской империи. В XX веке — тоже сплошные проблемы модернизации, до самого конца столетия. Четыре века, срок жизни 16–20 поколений, огромный отрезок истории — все сплошная модернизация. Какое-то вечное движение в цивилизацию, хронически подвешенное состояние.
Несколько веков русской истории все никак не может завершиться модернизация… И порождает отрыв от реальности русских европейцев — тех, кто живет в полной духовной изоляции от всего остального народа.
Но дело в том, что во всех этих странах не сложился общественный слой, кровно заинтересованный в том, чтобы модернизация никогда не кончалась. А в России такой слой сложился — это порожденное Петром дворянство, объявленное «русскими европейцами» среди полчищ «русских азиатов». Русские европейцы были созданы как слой, призванный европеизировать весь народ… но кровно заинтересованный в том, чтобы никогда его до конца не европеизировать.
Ведь дворянство имеет хоть какое-то право на свои привилегии только до тех пор, пока ведет общество к сияющим вершинам просвещения, оно у дела. Как только модернизация кончится, исчерпывается цель самого существования дворянства, моральное оправдание его власти и влияния.
В этом же положении оказываются и все остальные слои «русских европейцев», все «европеизированные» и «цивилизованные». Например, русская интеллигенция, жаждавшая просвещать народ. Но что она стала бы делать, если бы народ и впрямь просветился? Единственный способ для нее уцелеть и получить возможность продолжения — это вечно просвещать, а народ чтобы вечно не просвещался и никогда не просветился… Ведь как только модернизация закончится — интеллигенция тут же станет ему (и вообще никому) совершенно не нужна.