Book.

Трагедия последних лет

В истории царствования и в биографии императо­ра Александра I имеется еще немало спорных и неизучен­ных проблем. Действительно: чем был вызван в 1821 г. от­каз Александра I от открытого судебного преследования? Когда по нескольким докладам (коммунисты называли их, конечно же, «доносами»), стало ясно о существовании тайного общества «Союза благоденствия»?

Если верить легенде, император швырнул в камин списки участников общества со словами: «Не мне их су­дить. Я раньше думал так же». Вариант: «Не мне их судить. Я в молодости думал так же». Вариант: «Не мне их судить. Я в молодости был бы с ними».

Слова императора обычно трактуют как проявление мучений совести за события 1801 г.: «Не мне их судить», потому что сам заговорщик и отцеубийца. А почему бы не предположить, что «не мне судить», потому что думаю и чувствую так же?

Приближенные Александра I отмечали, что в последние годы он становился все мрачнее, чаще стал уединяться. Александра трудно обвинить в наивности. Он прекрасно понимал, что против него зреют заговор за заговором. Что заговоры обречены, тоже понимал. Если он, самодержец российский, не мог раскрепостить крестьян, у других тем более не получиться ничего. Вспыхнет безумная рево­люция, не лучше французской, как воспримут внезапную волю мужики — еще вопрос; скорее всего, среди них тоже вспыхнет гражданская война. А большинство дворян об­рушится на заговорщиков, и начнется такая буча, что и 1793-1794 покажутся пикником.

Якушкин незадолго до восстания 14 декабря получа­ет от Н. И. Тургенева совет быть как можно осторожнее. Ведь государь ему однажды сказал: «Эти люди могут, кого хотят возвысить или уронить в общем мнении; к тому же они имеют огромные средства; в прошлом году, во время неурожая в Смоленской губернии, они кормили целые уезды». И при этом назвал Якушкина, Пассека, Фонвизина и Муравьева. В точку!

В 1826 г. при разборе его бумаг была обнаружена за­писка, датируемая 1824 годом, в которой говорилось о росте «пагубного духа вольномыслия» в войсках, о суще­ствовании «по разным местам тайных обществ или клу­бов», с которыми якобы были связаны влиятельные лица из военных — А.П. Ермолов, Н.Н. Раевский, П.Д. Киселев, М.Ф. Орлов и другие.

Император предполагал худшее, чем было. Ермолов, Раевский, Орлов знали о заговоре, но в нем не участвова­ли. И выступили — против. Но Александр и от них ожидал худшего.

Как тяжело было императору... Мало того, что он не мог сделать того, что считал правильным. Так ведь оказался в положении, когда что ни сделай — будешь виноват в уду­шении «самого лучшего». Как при заговоре «молодых дру­зей» в 1807 году.

Возможно, страсти по заговорщикам ускорили его кон­чину. В середине июля 1825 г. Александр получил досто­верные сведения о том, что против него зреет заговор в войсках, расквартированных на юге России. Эти известия заставили Александра I отменить намеченный на осень 1825 г. смотр войск в Белой Церкви. Впоследствии из по­казаний декабристов, членов Южного общества, стало из­вестно, что они замышляли использовать этот смотр для своего выступления. Так что восстание было только делом времени.

1 сентября 1825 г. Александр выехал на юг, намере­ваясь посетить там военные поселения, Крым и Кавказ. Предлогом было поправление здоровья императрицы, но император хотел посмотреть: кто же против него злоу­мышляет? А может, хотел договориться с заговорщиками?

27 октября на пути из Балаклавы в Георгиевский мона­стырь царь сильно простудился: ехал верхом в одном мун­дире при сыром, пронизывающем ветре. Много позже и в поступках Николая I многие усмотрят скрытое самоубий­ство: стремление заболеть и не лечиться.

5 ноября он возвратился в Таганрог уже тяжелоболь­ным, о чем написал своей матери в Петербург. Лейб-медики констатировали лихорадку. Уже в постели император полу­чает новые сведения о заговоре: к нему в Таганрог прибыл начальник южных военных поселений граф И.О. Витт.

Витт возглавлял также и систему политического сыска на юге России и через своего агента получил новые сведения о существовании Южного общества декабристов. В докла­де Витта были имена не всех, но некоторых членов тайного общества, в том числе и руководителя, П.И. Пестеля.

Еще до своей поездки в Крым Александр вызвал в Та­ганрог Аракчеева, но тот задержался: 10 октября дворо­вые убили его давнюю любовь, крепостную Анастасию Минкину.

9 ноября наступило временное облегчение, и Алек­сандр приказал арестовать выявленных членов тайной ор­ганизации. Это было последнее распоряжение Алексан­дра: вскоре он окончательно слег. 14 ноября император впал в беспамятство, в бреду он несколько раз повторял: «Чудовища! Неблагодарные!»

По официальной версии, 19 ноября в 11 часов утра он скончался. Если умер и правда именно он — не в послед­нюю очередь по вине заговорщиков. Убить можно не толь­ко из пистолета.

Все дело по раскрытию тайной организации и аресту ее членов взял на себя начальник Главного штаба, нахо­дившийся при Александре в Таганроге, И.И. Дибич (1785-1831). Ветеран войн с Францией 1805-1815 годов, герой 1812 года, Дибич затянул следствие... Декабристы опере­дили его.

Третья память

Итак, «гроза двенадцатого года» живет в двух фор­мах памяти, двух частей русского народа. Одну эту память — с храмом Христа Спасителя, галереей 1812 года, фильмами и книжками мы знаем уже потому, что сами не­сем ее в себе.

Вторую память русских туземцев мы знаем намного хуже... Даже практически вообще не знаем, что они думали по тому или этому поводу. Скорее догадываемся.

Обе формы народной памяти породили невероятней­шие легенды. Тут и различнейшие формы высказываний Наполеона и Кутузова, тут и Наполеон ростом с сосну.

Но есть еще и третья форма памяти о событиях. Память это революционная... потому что утопическая. Ложная «память» о том, чего никогда не было и быть не могло. А то, что реально было, преобразовано и интерпретировано в духе утопических идей.

Как это ни грустно, но память об Отечественной войне ловко «прихватизировало» «освободительное движение» в России. Само по себе это «освободительное» заслуживает особого анализа. Собственно, и не было никакого единого «освободительного движения». Ленин просто произволь­но объединил в единый поток «освобождения» России от самой себя разнородные явления, и сделал таким образом «этапы освободительного движения» от Радищева через декабристов и народовольцев до пролетария с булыжни­ком в мозолистой лапе и брошюрками Ленина в голове.

Эта книга — не про декабристов и не про народоволь­цев, поэтому здесь я буду говорить только том, что имеет прямое отношение к Наполеону и войнам с ним.

В схеме коммунистов декабристы оказывались самыми ранними предшественниками коммунистов. «Страшно да­леки они от народа», но вместе с тем были революционны и хотели «только хорошего». Свои.

А декабристы в этой схеме считались прямым порож­дением 1812 года! Примерно как в том тексте, который я извлек из Интернета. Автора нет, но я готов по первому требованию указать, кто это написал. Итак: