Но Дэнни спал, глубоко, медленно дыша. Джек немного посидел, глядя на него, и, подобно водам прилива, на него нахлынула волна любви. Почему он так наорал на мальчика? Небольшое заикание для него было вполне нормальным. Мальчуган выходил из обморока или какого-то непонятного транса, и при таких обстоятельствах в заикании не было совершенно ничего удивительного. Ничего. Да он вовсе и не сказал «таймер». Это было какое-то другое слово, какая-то чушь, абракадабра.
Откуда он знает, что в роке играют с подачами? Кто-нибудь рассказал? Уллман? Холлоранн?
Джек опустил глаза и посмотрел себе на руки. От напряжения пальцы крепко сжались в кулаки, (Господи, выпить, выпить бы!) а ногти вонзились в ладони, как крошечные клейма. Он медленно заставил себя разжать кисти.
– Я люблю тебя, Дэнни, – прошептал он. – Господь свидетель, люблю.
Джек вышел из комнаты. Он снова сорвался, совсем не сильно, но и этого оказалось довольно, чтоб ощутить страх и дурноту. Выпивка смыла бы это ощущение, будьте уверены. И это, (что-то про таймер) и все прочее. Тут он не мог ошибиться ни в едином словечке. Каждое прозвучало ясно, как удар колокола. В коридоре он помедлил, оглянулся и машинально промокнул губы носовым платком.
В свете ночника их очертания были всего лишь силуэтами. Венди в одних трусиках подошла к кроватке и снова укрыла его – он сбросил одеяло. Джек стоял в дверях, наблюдая, как она прикладывает сыну запястье ко лбу.
– Температура есть?
– Нет.
Она поцеловала Дэнни в щеку.
– Слава Богу, ты договорилась с врачом, – сказал он, когда она вернулась к двери. – Думаешь, этот парень свое дело знает?
– Кассирша сказала, врач он очень хороший. Вот все, что я выяснила.
– Если что-нибудь окажется не так, я отошлю вас к твоей матери, Венди.
– Нет.
– Я знаю, – сказал Джек, приобняв ее, – что ты чувствуешь.
– Ты вообще не представляешь, что я чувствую к ней.
– Венди, больше мне некуда вас отправить. Ты же знаешь.
– Если ты приехал…
– Без этой работы мы по миру пойдем, – просто сказал он. – Ты же понимаешь.
Силуэт Венди медленно кивнул – она понимала.
– Когда я в тот раз говорил с Уллманом, я подумал, что он просто дурью мается. Теперь я в этом не уверен. Может быть, мне действительно не следовало браться за такую работу и тащить сюда вас обоих. За сорок миль, в никуда…
– Я люблю тебя, – сказала она. – А Дэнни любит тебя даже сильней, если такое возможно. Ты разбил бы ему сердце, Джек. И разобьешь, если отправишь нас отсюда.
– Не говори так.
– Если доктор скажет, что что-то не в порядке, я поищу работу в Сайдвиндере, – сказала она. – Если в Сайдвиндере я ничего не найду, мы с Дэнни уедем в Боулдер. К матери я не могу ехать. Ни при каких отношениях. Не проси. Я… я просто не могу.
– По-моему, это мне понятно. Выше нос. Может, ничего и нет.
– Может быть.
– Вам к двум?
– Да.
– Венди, давай оставим дверь в спальню открытой.
– Я и сама хотела. Но, думаю, сейчас он спит.
Но он не спал.
Бум… бум… бум… БУМБУМБУМ…
Он удирал от тяжелых, гулких, сокрушительных звуков по извилистым, похожим на лабиринт, коридорам, босые ноги шлепали по вытканным на ковре черно-синим джунглям. Каждый раз, как где-то позади себя он слышал удар молотка для роке по стене, ему хотелось громко закричать. Но нельзя. Нельзя. Крик выдаст его, и тогда (тогда ТРЕМС) (ИДИ СЮДА, ПОЛУЧИ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ, ПЛАКСА ПОГАНЫЙ!) О, он слышал – хозяин этого голоса приближается, идет за ним, крадется по коридору, по враждебным сине-черным джунглям, как тигр. Людоед.
(ИДИ-КА СЮДА, МАЛЕНЬКИЙ СУКИН СЫН!) Если б ему удалось добраться до ведущей вниз лестницы, если бы удалось убраться отсюда, с четвертого этажа, все было бы в порядке. Даже с лифтом. Если бы только вспомнить, о чем забыли. Но было темно, и от ужаса он перестал ориентироваться. Свернул в один коридор, потом в другой, сердце комком прыгало во рту, обжигая ледяным холодом; он боялся, что за любым поворотом может лицом к лицу столкнуться с этим тигром в человеческом образе.
Теперь стук раздавался прямо у него за спиной, слышался страшный, хриплый крик.
Свист – это головка молотка рассекла воздух, (Роке… грох!.. роке… грох!.. ТРЕМС) прежде, чем с сокрушительной силой ударить в стену. Тихий шелест шагов по ковру-джунглям. Паника струйкой горького сока брызнула в рот.
(«Ты вспомнишь, о чем забыли…» но вспомнит ли он? О чем?) Он влетел за очередной угол, и в нем медленно поднялся ужас – чистейшей воды ужас: тупик. С трех сторон хмурились запертые двери. Западное крыло. Он находился в западном крыле, а снаружи доносился визг и вой бури, которая словно бы давилась, забив снегом собственное темное горло.
Всхлипывая от ужаса, он прижался спиной к стене, сердце бешено колотилось, как у кролика, запертого в норе. Когда спина Дэнни прижалась к извилистым волнистым линиям выпуклого рисунка светло-голубых шелковистых обоев, его ноги подкосились и он, дыша со свистом, рухнул на ковер, разбросав вывернувшиеся наружу руки по джунглям сплетенного с лианами дикого винограда.
Громче. Громче.
В коридоре был тигр, и теперь этот тигр оказался прямо за углом – назойливые, раздраженные, полные безумной ярости крики не утихали, молоток для игры в роке врезался в стены, ведь тигр этот был двуногим, это был…
Внезапно подавившись на вдохе воздухом, он проснулся и сел, резко выпрямившись, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами, загораживая лицо скрещенными руками.
На одной что-то было. Оно ползало.
Осы. Три штуки.
Тут они ужалили; Дэнни показалось, что все жала вонзились одновременно, и тогда-то все образы распались на куски, ринувшись на мальчика темным потоком. Он завизжал в темноту; словно приклеившись к его левой руке, осы жалили еще и еще.
Вспыхнул свет, там стоял папа в шортах, глаза сверкали. Позади него, сонная и испуганная, стояла мама.
– СНИМИТЕ ИХ С МЕНЯ! – верещал Дэнни.
– Боже, – сказал Джек. Он увидел.
– Джек, что с ним? ЧТО С НИМ?
Он не ответил. Подбежав к кроватке, он сгреб подушку и ударил ей по пострадавшей руке Дэнни. Еще. Еще. Венди увидела, как в воздух с жужжанием поднимаются неуклюжие силуэты насекомых.