— Как, по-твоему, — спросил Дик у одного из воинов, — скакать ли нам за ними, или двигаться наперерез?
— Сэр Ричард, — ответил воин, — я бы скакал вслед за ними до тех пор, пока они не разъедутся в разные стороны.
— Ты, конечно, прав, — сказал Дик, — но мы собрались в дорогу слишком поспешно и не успели как следует подготовиться к походу. Здесь нет домов, некому нас приютить и накормить, и вплоть до завтрашнего утра мы будем и голодать и мерзнуть… Что вы скажете, молодцы? Согласны ли вы потерпеть немного, чтобы добиться удачи? Если вы не согласны, мы можем повернуть в Холивуд и поужинать там за счет святой церкви. Я не уверен в успехе нашего похода и потому никого не принуждаю. Но если вы хотите послушать моего совета, выбирайте первое.
Все в один голос ответили, что последуют за сэром Ричардом, куда он пожелает.
И Дик, пришпорив коня, снова двинулся вперед.
Снег на следу был плотно утоптан, и догонявшим было легче скакать, чем удиравшим. Отряд Дика мчался крупной рысью; двести копыт стучали по твердому снегу; лязг оружия и фырканье лошадей создавали воинственный шум под сводами безмолвного леса.
Наконец широкий след вывел их к большой дороге, которая вела на Холивуд, и здесь потерялся. И когда немного дальше след этот снова появился на снегу. Дик с удивлением заметил, что он стал гораздо уже и снег на нем не так хорошо утоптан. Очевидно, воспользовавшись хорошей дорогой, сэр Дэниэл разделил свой отряд на две части.
Так как шансы казались одинаковыми, Дик поехал прямо, по главному следу. Через час он был уже в самой чаще леса. И вдруг общий след разделился на десятки разрозненных следов, которые разбегались во все стороны.
Дик в отчаянии остановил коня. Короткий зимний день подходил к концу; матовый красно-оранжевый шар солнца медленно опускался за голыми сучьями деревьев; тени, бежавшие по снегу, растянулись на целую милю; мороз жестоко кусал кончики пальцев; пар вздымался над конями, смешивался с застывающим дыханием людей и облаком летел вверх.
— Нас перехитрили, — признался Дик. — Придется в конце концов ехать в Холивуд. Судя по солнцу, до Холивуда ближе, чем до Тэнстолла.
Они повернули налево, подставив красному щиту солнца свои спины, и направились к аббатству. Но теперь перед ними не было дороги, утоптанной неприятелем. Им приходилось медленно пробираться по глубокому снегу, поминутно утопая в сугробах и беспрестанно останавливаясь, чтобы обсудить, куда ехать дальше. И вот солнце зашло совсем; свет на западе погас; они блуждали по лесу в полной тьме, под морозными звездами.
Скоро взойдет луна и озарит вершины холмов; тогда легко будет двигаться вперед. Но до тех пор один необдуманный шаг — и они собьются с дороги. Им ничего не оставалось, как расположиться лагерем и ждать.
Расставив часовых, они очистили от снега небольшую площадку и после нескольких неудачных попыток разожгли костер. Воины уселись вокруг огня, делясь скудными запасами еды, и пустили фляжку вкруговую. Дик выбрал лучшие куски из грубой и скудной пищи и снес их племяннице лорда Райзингэма, сидевшей под деревом, в стороне от солдат.
Ей подстелили конскую попону и дали накинуть на плечи другую; она сидела, устремив взор на огонь. Когда Дик предложил ей поесть, она вздрогнула, словно ее разбудили, и молча отказалась.
— Сударыня, — сказал Дик, — умоляю вас, не наказывайте меня так жестоко. Не знаю, чем я оскорбил вас. Правда, я увез вас силой, но из дружеских побуждений; я заставляю вас ночевать в лесу, но моя поспешность происходит оттого, что надо спасти другую девушку, такую же слабую и беззащитную, как вы. И, наконец, сударыня, не наказывайте себя и поешьте хоть немножко. Даже если вы не голодны, вы должны поесть, чтобы поддержать свои силы.
— Я не приму пищу из рук человека, убившего моего дядю, — ответила она.
— Сударыня! — вскричал Дик. — Клянусь вам распятием, я не дотронулся до него!
— Поклянитесь мне, что он еще жив, — сказала она.
— Я не хочу лукавить, — ответил Дик. — Сострадание приказывает мне огорчить вас. В глубине души я убежден, что его нет в живых.
— И вы осмеливаетесь предлагать мне еду! — воскликнула она. — А! Вас теперь величают сэром Ричардом! Мой добрый дядюшка убит, и за это вас посвятили в рыцари. Если бы я не оказалась такой дурочкой, а заодно и изменницей, если бы я не спасла вас в доме вашего врага, погибли бы вы, а он — он, который стоит дюжины таких, как вы, — он был бы жив!
— Подобно вашему дяде, я делал все, что мог, для своей партии, — ответил Дик. — Если бы он был жив, — клянусь небом, я желал бы этого! — он одобрил бы, а не порицал меня.
— Сэр Дэниэл говорил мне, — ответила она, — что видел вас на баррикаде. Если бы не вы, говорил он, ваша партия была бы разбита; это вы выиграли сражение. Значит, это вы убили моего доброго лорда Райзингэма. И, даже не умыв рук после убийства, вы предлагаете мне есть вместе с вами? Сэр Дэниэл поклялся погубить вас. Он отомстит за меня!
Несчастный Дик погрузился в мрачное раздумье. Он вспомнил старого Арблестера и громко застонал.
— И вы считаете, что на мне лежит такой грех? — сказал он. — Вы, защищавшая меня? Вы, подруга Джоанны?
— Зачем вы вмешались в битву? — возразила она. — Вы вне партий, вы всего только мальчик, руки, ноги и туловище, не управляемые разумом! Из-за чего вы сражались? Единственно из любви к насилию!
— Я и сам не знаю, из-за чего я сражался! — вскричал Дик — Но так уж водится в английском королевстве, что если бедный джентльмен не сражается на одной стороне, он непременно должен сражаться на другой. Он не может не сражаться, это противоестественно.
— Тот, у кого нет своих убеждений, не должен вытаскивать меча из ножен, — ответила молодая девушка. — Вы, случайно принимающий участие в битве, — чем вы лучше мясника? Войну облагораживает только цель, а вы, сражавшийся без цели, опозорили ее.
— Сударыня, — ответил несчастный Дик, — я вижу свою ошибку. Я слишком поторопился… я действовал преждевременно. Я украл корабль, думая, что поступаю хорошо, и этим погубил много невинных и причинил горе бедному старику, встреча с которым, словно кинжал, пронзила меня сегодня. Я добивался победы и славы только для того, чтобы жениться, и вот чего я достиг! Из-за меня погиб ваш дядя, который был так добр ко мне! Увы, я посадил Йорка на трон, а это, быть может, принесет Англии только горе! О сударыня, я вижу свой грех! Я не гожусь для этой жизни. Как только все кончится, я уйду в монастырь, чтобы молиться и каяться до конца дней своих. Я откажусь от Джоанны, откажусь от военного ремесла. Я буду монахом и до самой смерти буду молиться за душу вашего бедного дяди…
Униженному, полному раскаяния Дику вдруг почудилось, что юная леди рассмеялась.
Подняв голову, он увидел при свете костра, что она смотрит на него как-то странно, но совсем не сердито.
— Сударыня! — воскликнул он, полагая, что смех только послышался ему, хотя ее изменившееся лицо внушало ему надежду, что он тронул ее сердце.