Писатель молча переваривал услышанное. Удивляться было особенно нечему – чего-то похожего он и ожидал.
– Павел Вячеславович! – в голосе Иры снова послышалась тревожность. – Вы только не подумайте, Женя ни в чем не виноват! Это все она, Торпеда! Она на него плохо влияет. Без нее бы он ни за что… – И замолчала.
– Большое вам спасибо, Ира, – писатель легонько дотронулся до ее руки. – Вы мне очень помогли. И не только мне. Вы очень помогли Евгению.
От этих слов ее глаза так и засияли:
– Правда?
– Правда. После вашего рассказа, я почти уверен, адвокату удастся отвести от него все подозрения.
Девушка проглотила эту чушь, даже не моргнув.
– Скажите, Павел Вячеславович, а вы его увидите?
– Право, не знаю, – пожал плечами писатель.
– Ну, если вдруг… Пожалуйста, передайте ему привет от меня. Скажите, что у меня прежний домашний телефон. И еще… Обязательно скажите, что я все еще его друг и он может рассчитывать на меня, что бы ни случилось! Скажете? – спросила она почти умоляюще.
– Если увижу, то, конечно, скажу, – заверил ее писатель.
И глаза Иры засветились надеждой.
Утром Павел уже покидал Озерск, делать тут ему больше было нечего. У самого вокзала заметил яркую вывеску «Салон красоты «Матильда». Усмехнувшись, он решил заглянуть туда.
Две девицы в халатиках, скучавшие, сидя во вращающихся креслах перед зеркалами, разом повернулись к нему.
– Что желаете, мужчина? Постричься, побриться? – услышал он.
Но писатель не отвечал – он уже увидел то, зачем пришел. Прямо напротив входной двери, на самом видном месте, висела большая фотография женщины с короткими волосами ярко-рыжего цвета. Женщина, немолодая и некрасивая, с надменным лицом и холодным взглядом стальных глаз, повернулась к фотографу в четверть оборота, так, что видна была не только прическа, но и две крупные родинки на щеке.
«Ну правильно, так оно и есть…» – пробормотал себе под нос писатель.
С фотографии на него смотрела Светлана. Та самая Светлана, с которой и началась вся эта история.
* * *
– До-о-оброе утро, – услышала Оля за спиной мужской голос и обернулась. В дверном проеме стоял мужчина в расстегнутой рубашке с закатанными рукавами, джинсах и тапках на босу ногу. Небритые щеки и чуть взлохмаченные волосы на голове придавали ему небрежный и какой-то хулиганский вид. А туалетной водой от него разило так, что уже через пару секунд вся кухня, казалось, пропиталась этим насыщенным мужским ароматом.
– Здравствуйте, Евгений Александрович, – пробормотала она и снова повернулась к Боречке. Отправила ему в рот последнюю ложку фруктового пюре, аккуратно вытерла мордашку, развязала тесемки на слюнявчике. Каждое из этих привычных движений сейчас давалось ей с трудом, руки дрожали от волнения. Оля чувствовала, что любовник хозяйки наблюдает за ней, и это очень нервировало. Ну, что он тут встал, что уставился? Не любила она его, ох не любила. Редко какого человека вот так избегала, даже и вспомнить сложно, чтобы хоть раз в жизни она к кому-то относилась столь предвзято. Мама всегда говорила: «В людях поровну темного и светлого, надо стараться замечать хорошее». И вроде всегда удавалось, а вот сейчас никак…
– Уже покушал? А, Боря? – Вдовин как-то криво улыбнулся мальчику. – Ну, иди к дяде Жене на ручки!
Оля отошла подальше от Борькиного высокого стульчика. Не дай бог, Лера Дмитриевна войдет, увидит их, стоящих рядом, подумает чего-нибудь и выгонит ее, как Дашку две недели назад. Та хоть к Михаилу Викторовичу в домработницы пошла, а ей куда тогда деваться? Обратно уезжать, в деревню?
Вдовин неловко вытащил мальчишку из стульчика, прижал к себе, несколько раз энергично встряхнул. У Оли аж внутри все перевернулось – ну разве можно так трясти малыша сразу после еды? Боречка беспокойно поискал глазами няню и, найдя, умоляюще посмотрел и протянул к ней ручонки.
– Ну, ты чего, пацан, а? Сбежать хочешь? К няньке? – заговаривал его Евгений Александрович. – Да ладно тебе, нужны эти бабы! У нас тут с тобой мужская компания. Вот подрастешь, пойдем вместе в бильярд поиграем, да? Ох и погуляем вместе. Дядя Женя тряхнет стариной!
Малыш в оцепенении слушал этого большого человека, говорящего грубым мужским голосом, и, по всей видимости, раздумывал – заплакать или пока не стоит. Когда же тот на фразе «тряхнем стариной» потряс перед ним своей густой шевелюрой и засмеялся, обнажив белоснежные зубы, нервы ребенка не выдержали, и он, пару раз всхлипнув, закатился громким плачем.
– Ну ты чего, чего испугался? – растерялся Вдовин.
– Вы бы его сразу на руки не брали, – не выдержала Оля и забрала Борю, который тут же успокоился у нее на руках. – Ему же привыкнуть надо, он вас еще не знает. А то пришли и сразу… Тут любой испугается…
– Да ты что? И ты меня боишься? – полушутя-полусерьезно спросил Евгений и придвинулся к ней ближе, отчего по спине у девушки пробежал холодок. Не хватало еще домогательств с его стороны! К счастью, Боречка пришел на помощь своей няне. Сосредоточился, нахмурился – и по синим ползункам с розовыми зайцами стало расползаться теплое мокрое пятно.
– Описался! – ахнула Оля и поспешила вон из кухни. – Извините, Евгений Александрович, некогда мне разговаривать, надо Борю переодеть. Решила, что он отдохнет немного от памперсов, а тут такое!
Когда они оказались в детской, на сердце у Ольги стало легче. Надо же, какой неприятный человек! Вроде ничего не делает, только иногда приходит с ребенком пообщаться, а ты сидишь и ждешь, когда же уйдет, и невыносима каждая секунда его присутствия. Когда они случайно сталкиваются где-нибудь в доме, он так странно смотрит на нее, словно пытается прочесть все ее мысли. А когда берет Боречку на руки, у нее возникает какое-то дикое чувство. Ревности, что ли? Словно это ее ребенок, и она против того, чтобы он прикасался к нему. Но что она может сделать? Ведь Лера Дмитриевна – хозяйка, а она слушается этого мужчину во всем. Влюбилась она в него – это сразу видно. Каждое его слово ловит, со всем соглашается и вообще вся расцвела, с тех пор как он сразу после Нового года появился в доме. При Андрее Владимировиче Оля никогда ее такой счастливой не видела. Всегда ходила раздраженная, то ворчала, то кричала, особенно после похорон. А тут словно подменили. Даша говорит, хозяйка с Евгением и раньше встречалась, когда еще муж жив был. Ну да Бог им судья, не ее, Ольги, это дело. А мириться с присутствием этого мужчины нужно, как это ни трудно, – он теперь все чаще и чаще здесь бывает, и ночует, и выходные проводит. Но такой он человек темный, прямо дьявол какой-то! Ой, нехорошо на сердце, как бы беды от него не дождаться! Ребенка бы оберечь, как бы не сглазил… Надо Борьку крещенской святой водой умыть, спасибо Сергею, охраннику, – исполнил ее просьбу, принес позавчера водички из храма. Кроме него, никто в этом доме в церковь не ходит. И Боречка до сих пор не крещенный, нехорошо это очень. Когда Ольга заикнулась об этом Андрею Владимировичу, тот только отмахнулся, мол, ерунда все, не верит он в Бога. И где теперь его душа – подумать страшно. А с Лерой Дмитриевной и разговаривать на подобные темы бесполезно. Сама бы потихоньку отнесла своего зайчика в церковь да покрестила – но, наверное, без согласия родителей нельзя. Хотя у него, у бедняжки, родителей-то, считай, теперь и нет. Отец умер, а Лера Дмитриевна – какая она мать? Вот и получается, что, кроме Оли, у Боречки никого не осталось.