– Максюш, тебе надо исчезнуть. Я договорилась с одним человеком… Он поможет нам.
Макс с готовностью кивнул. Его настолько страшила приближающаяся тюрьма, что он был готов на что угодно, лишь бы избежать этого…
Потом он впал в какую-то апатию. Не хотелось вообще ничего делать, никого видеть, ни с кем разговаривать, никуда ходить. Он вообще не показывал носа на улицу, просто лежал целыми днями на кровати или на диване в гостиной, переключал кнопки на телевизионном пульте, но вообще не видел того, что показывали на экране. Когда звонил мобильный, Максим не брал трубку. Зачем? Достаточно и того, что мама целыми днями висела на телефоне, сама кому-то звонила, все время куда-то ездила, пыталась что-то для него сделать, нервничала и все время плакала. А Максу уже было практически все равно. Что будет, то будет. Правильно сказал пьянчуга, с которым они разговорились в «обезьяннике», – правды искать бесполезно, все равно лбом стену не прошибешь.
До ареста ему очень хотелось знать эту правду. Разобраться и понять, что же все-таки произошло той ночью? Насколько он, Макс, виноват в том, что произошло? Неужели он и впрямь первым изнасиловал Аню, а потом еще предложил ее ребятам? Трезвым он бы никогда так не сделал… Впрочем, трезвым бы он ее и к Гоче на хату ни за что бы не повез. А то, что притащил Аньку в квартиру именно он, Макс, никаких сомнений не вызывает. Иначе она бы, конечно, не поехала – одна с тремя парнями. Но он не помнит, ни черта не помнит, как это произошло! Вдруг парни все-таки сговорились против него и дружно врут – с них станется… Решили, что раз уж тонуть, то всем вместе…
А потом Максим неожиданно осознал – никому нет дела до того, насколько он виноват, и виноват ли вообще. Ни родному отцу, который отрекся от него, даже не выслушав. Ни маме, которая вроде бы изо всех сил помогает ему – но не доказать невиновность, а отмазаться. Ни адвокату, которому он все рассказал как на духу и который четко разложил всю историю по полочкам на «это говорите», «этого не говорите», а «вместо этого говорите вот это». Весь мир ополчился против него. А раз так – какой смысл бороться? Стену лбом не прошибешь…
Так прошел день, другой, третий. А на четвертый мама вернулась домой вечером не одна, а с дядей Владом.
Тот вошел к Максиму в комнату как был, не сняв уличной одежды, в сверкающих ботинках и дорогом пальто. Посмотрел на него, усмехнулся, присел на кровать и заговорил:
– Значит, так, парень. Слушай внимательно и запоминай, повторять не буду. Завтра встаешь пораньше, лучше часика в четыре, хватаешь в зубы сумку, которую тебе мать соберет, и дуешь на Ярославский вокзал…
– У меня же подписка о невыезде есть, – Макс так удивился, что даже перебил старшего.
– У тебя еще много чего есть, – усмехнулся тот. – Замолчи и слушай. Садишься на электричку, желательно на самую первую, и едешь до станции «Семхоз». Вот тебе план, найдешь по нему улицу и дом, он там крестиком отмечен. Калитка будет открыта, ключ от входной двери возьмешь в банке под крыльцом. Заходишь в дом, запираешься и сидишь там тише воды, ниже травы. Свет не включать, ставен с окон не снимать, печку не топить – там обогреватель есть и плитка, обойдетесь ими. И по участку лишний раз не шастать, только до туалета шнуром – и обратно. Все понял?
– Нет, – отвечал обалдевший Макс. – Вы сказали «обойдетесь». Я что, буду там не один?
– Не один. Возьмешь с собой приятеля, этого, как его, Гочу. Вдвоем веселее будет, – он снова усмехнулся.
– Дядя Влад… – Максим вообще ничего не понимал. – Но как же так? Что вы такое задумали? А вдруг меня поймают? Мне же за это срок увеличат, ну, типа, за побег?
– Эх, парень-парень… – Мамин любовник похлопал его по плечу. – Уж поверь мне, я знаю, что делаю. Не первый год в органах, да и не первый десяток лет.
– А вдруг нас поймают по дороге?
– Значит, сами будете виноваты. В ваших же интересах сделать так, чтобы вас не поймали.
Но Максим не успокаивался:
– А что дальше? Ну, проторчим мы там неделю, месяц, два – а потом? Все равно продукты когда-нибудь закончатся. Или увидит нас кто-нибудь, заподозрит неладное, в милицию донесет… Я же не смогу всю жизнь там прятаться!
– А всю жизнь и не надо, – отвечал дядя Влад. – Это всего на несколько дней. Потом мы тебя в другое место перекинем – подальше и побезопаснее.
– Куда?
– Меньше знаешь – крепче спишь. В любом случае там тебе будет лучше, чем на зоне. Или тебе на зону захотелось? Блатной романтики хлебнуть?
– Нет, – серьезно отвечал Макс. – На зону я не хочу.
– Стало быть, на том и порешили. Ладно, пойду, что-то заболтался я с тобой…
Поднялся, пошел к двери, но прежде, чем уйти, обернулся и сказал:
– Надеюсь, тебе не нужно напоминать, что все это строго между нами? Ни для кого другого этого разговора не было. Даже Гоче своему ни гугу. Спрятались и спрятались. А кто, что да как – не его ума дело.
Только после его ухода Макс сообразил, что ни слова не было сказано о Яре. Это что же получается – они с Гочей вдвоем убегут и оставят его одного за всех отдуваться? Нехорошо как-то… Честно признаться, после этой истории он уже не испытывал прежней симпатии к своим приятелям. Да что там говорить – вообще никакой симпатии не испытывал. То, что они втроем натворили, было настолько ужасно, что ему не то чтобы видеть Яра и Гочу – даже думать о них не хотелось. Но раз уж так все обернулось…
Максим поднялся, прошелся по своей комнате. Огляделся вокруг, останавливая взгляд то на той, то на другой вещи, которые стали уже настолько привычными, что он перестал их замечать. Компьютер, музыкальный центр, плакаты и постеры на стенах, гантели за дверью, полка для сидюков… Завтра он ото всего этого уедет. Надолго ли? Вернется ли? Что с ним будет? Впрочем, дядя Влад прав – что бы ни ждало его, Максима, впереди, это будет лучше тюрьмы. Спасибо маме и ее хахалю, у него появился шанс, которым нельзя не воспользоваться. И у Гочи этот шанс появился. А Яр…
Мобильник отыскался на прикроватном столике. Максим нажал кнопку и набрал номер Ярослава.
Мать разбудила его в половине четвертого. Вернее, не разбудила, потому что он и не спал. Разве можно заснуть, когда такое планируешь? Пока он собирался, она то и дело кидалась его обнимать, плакала, давала какие-то последние наставления сквозь слезы и снова принималась плакать. Это было так тяжело, что Максим заторопился как можно скорее уйти. Натянул пуховик, хотя для такой одежды был еще явно не сезон, взял большую спортивную сумку, куда мама напихала теплых вещей, консервов и еще кучу всего, поцеловал мать и побежал вниз по лестнице, не вызывая лифта.
На улице было темно, холодно и пусто – ни единой души в такой ранний час. Максим шел через двор, то и дело настороженно оглядываясь. Было такое чувство, что вот-вот из подворотни появятся менты и остановят его… Выйдя на Басманную, Макс остановился было у края тротуара, чтобы поймать машину, но потом отказался от этой мысли. Мало ли что? Вдруг его объявят в розыск? Да что там вдруг – наверняка объявят. Водитель увидит его фото по телевизору, узнает и скажет, что вез на вокзал… Нет, лучше дойти пешком, не так это и далеко.