Они чудесно проводили время вместе. Правда, Оленька иногда намекала, что неплохо бы куда-нибудь съездить вдвоем, не только в райцентр за продуктами, но и в город – в кафе, в кино или в театр. Однако Алеша пока не мог решиться на такой дерзкий шаг. Вдруг в городе их увидит вместе кто-то из знакомых и скажет об этом Нике? Он предпочитал оставаться с Олей здесь, в Акулове, благо Вероника ни о чем не догадывалась – слишком большое их разделяло расстояние. Верная супруга приняла все как должное: муж работает над сценарием, и ничто не должно его отвлекать. Телефона в загородном доме, разумеется, не было, и потому она довольствовалась его звонками в условленное время из поселкового автомата – пятнадцать копеек минута. Снимала трубку после первого же гудка, торопливо рассказывала, как она скучает и что интересного и важного произошло за эти дни с Павлушкой. На ставшее уже почти ритуальным «А когда ты приедешь?» Алексей отвечал неопределенно: мол, работы пока много, точно сказать трудно… Ему было немного стыдно за свой обман, но домой совсем не хотелось. Начался июнь, лето только-только входило в силу, зелень была еще совсем свежей, но уже сочной, пахло цветами и вытопившейся на солнце сосновой смолой, звонко и весело пели птицы в саду, а весь участок перед домом, где уже который год никто ничего не сажал, сплошь зарос яркими радостными одуванчиками. Оленька постоянно была рядом, такая желанная, изобретательная, страстная и покорная одновременно. Бывало, они целыми сутками не вылезали из смятой постели, путая день с ночью, засыпая в полдень и просыпаясь на закате, вставая только затем, чтобы напиться ледяной колодезной воды или, повинуясь внезапному порыву голода, опустошить старенький холодильник. Как были обнаженные, не давая себе труда одеться, торопливо съедали, не разогревая, все, что попадалось под руку, – даже чай согреть им иногда было некогда! И снова целовались, целовались, целовались, не успев иногда даже стряхнуть крошки с разгоряченных губ.
В сладком любовном угаре прошло недели две. Одуванчики на участке уже начали седеть, Оленька часто срывала их и, смеясь, сдувала на Алексея целые облака пушистых парашютиков.
На третью неделю в Алеше вдруг вновь проснулась жажда творчества. Прямо среди ночи, точнее, под утро, когда за окном уже брезжил рассвет. Он осторожно вытащил руку из-под головы спящей Оленьки, накинул халат, прошел босиком в соседнюю комнату, уселся за стол, взял чистый лист-«оборотку» и принялся торопливо писать. К тому времени, как проснувшаяся Оленька, розовая и растрепанная после сна, пришла посмотреть, что он делает, Алеша уже исписал одиннадцать страниц.
Это вновь был роман, и разумеется, о любви – яркий и подробный рассказ об их неожиданном знакомстве, внезапно вспыхнувшей страсти и неудержимом влечении друг к другу. Имена и профессии действующих лиц были изменены, но тонкости взаимоотношений, душевных и телесных, были описаны столь красочно, что Оленька даже вспыхнула и отложила листы.
– Как тебе не стыдно! – проговорила она и шутливо погрозила изящным тоненьким пальчиком.
– Не стыдно! – ответил он, привлекая ее к себе. – И так не стыдно, и вот так не стыдно…
– И даже вот так?
– И даже вот так не стыдно! А тебе?
– И мне не стыдно!..
С этого момента он старался хотя бы несколько часов в день уделить новой книге. Оленька понимала и не обижалась, наоборот, сама уходила гулять или отправлялась за покупками в поселковый магазин, чтобы дать ему возможность поработать. Еще ни одна из вещей Алексея не писалась так быстро и легко. Каждый из недавно прожитых дней словно сам рвался на бумагу. Давно, когда он, будучи сопливым студентом, писал свою первую повесть, тоже про любовь, сочинялось так же легко, но сейчас, когда к вдохновению добавился и жизненный, и писательский опыт, вещь словно бы получалась сама собой. А Оленька, возвращаясь, нетерпеливо хватала написанные от руки или напечатанные на старенькой машинке листки и с восторгом зачитывалась, изредка тактично указывая на слабые места или предлагая более точные эпитеты.
Так продолжалось почти до самого финала романа, когда вдруг, ни с того ни с сего, дело застопорилось. У главного героя нового произведения тоже были жена и ребенок, оттого Алексей никак не мог придумать развязку. Он перебирал в своем воображении все возможные способы безболезненного расставания: то вдруг сводил жену героя с ее бывшим поклонником, то делал из нее бизнес-леди, которая сама отказывалась от семьи, то компенсировал ей потерю супруга неожиданным заграничным наследством. Варианты менялись, как узоры в калейдоскопе, одно оставалось неизменным – в финале герой и его новая любовь поселялись вместе в большом уютном деревенском доме, на краю леса, где день и ночь поют птицы, одуряюще пахнет цветами и сосновой смолой, а весь участок сплошь зарос одуванчиками. В то время Алексей и не хотел для себя ничего иного. Он уже не представлял себе жизни без Оленьки, ее звучного низкого голоса, звонкого смеха, призывного взгляда и гибкого, горячего тела. Однако ни в книге, ни в жизни Алексей так и не сумел найти в себе силы и признаться Веронике, женщине, с которой душа в душу прожил пять лет, которая так его любила и была ему верным другом и опорой в трудные минуты: «Прости, ухожу от тебя, полюбил другую».
Развязку – и жизни, и романа – подсказала сама Ника, в одно прекрасное утро решившая сделать мужу сюрприз и без предупреждения примчавшаяся в Акулово, оставив Павлушу с мамой Алексея. На цыпочках она поднялась на застекленную веранду того самого дома, где так счастливо провела прошлое лето, и увидела там, на старом диванчике, где так любила сидеть сама, прехорошенькую Оленьку в одних розовых трусиках. Девушка, полулежа, увлеченно что-то читала, а рядом с ней, удобно устроив голову на ее обнаженной груди, дремал счастливый Алексей, на котором вообще не было никакой одежды.
Проснувшись, он сначала долго не мог понять, что случилось и откуда здесь вдруг взялась Вероника, а потом страшно испугался, что сейчас будет сцена со слезами, криками, упреками и истериками. Как любой нормальный мужчина, он больше всего на свете ненавидел сцены и выяснения отношений.
Однако Вероника не закричала и не заплакала. Она прислонилась спиной к двери и стояла молча, зачем-то крепко прижимая к себе сумку с продуктами, большую, туго набитую и, очевидно, очень тяжелую. Из сумки наполовину вылезла гирлянда сосисок и свисала, раскачиваясь, почти до самого пола. Сидеть на диване вдруг почему-то стало очень неудобно, и, обернувшись, Алеша понял, в чем дело, – это Оленька тщетно пыталась вытащить из-под себя и из-под него старенькое покрывало, которое было наброшено на диван, чтобы хоть как-то им прикрыться. При этом обе женщины смотрели на Алексея, и в глазах обеих читался укор, точно они обвиняли его за то, что оказались в столь неловком и неприятном положении. А еще каждая из них явно ждала от него чего-то, словно говорила: «Ну? Так что же дальше? Сделай же что-нибудь, разрули ситуацию!»
Это продолжалось, наверное, всего лишь несколько секунд, но Алеше показалось, что прошло не меньше часа. Сидеть и молча пялиться друг на друга было очень глупо, но и сказать тоже было нечего. Ничего, кроме идиотской фразы «Сейчас я тебе все объясню», которая обычно звучит в подобных случаях в плохих комедиях, в голову не лезло.