Так, когда она поведала ему о своих проблемах, связанных с матерью и ее воспитанием, Игорь заметил:
– Знаешь, мне кажется, что она просто ревновала к тебе твоего отца. Ты ведь очень привлекательна как женщина. А она ненавидела всех женщин в мире, особенно молодых, как потенциальных соперниц. Ведь, согласись, твой отец сильно любил тебя, уверен, что намного сильнее, чем ее. И она не могла тебе этого простить.
Вика была в шоке от этих слов. Но после них, как ни странно, она совсем иначе стала смотреть на мать и даже начала лучше относиться к ней. Да, Мария Львовна допустила много ошибок, причинила ей, своей дочери Вике, много горя и боли. Но ведь она делала это потому, что любила. Любила так же, как теперь любила она, Виктория. Она ведь тоже отчаянно ревновала Игоря ко всем женщинам в мире и готова была на все, чтобы его не потерять.
«Жизнь отдам и не спрошу я, для чего тебе она…»
Когда я, в шестом часу утра, наконец, ввалился домой, на улице уже светало. Я кое-как добрел до кровати и собирался упасть и отрубиться, когда увидел, что на разобранной чьей-то заботливой рукой постели белеет поверх подушки сложенный листок бумаги. Я развернул записку и прочел:
«Братик, тебе звонили из Германии. Твой поверенный вылетел в Москву».
Новость порадовала. Хоть чем-то хорошим закончился этот сумасшедший день! Я повалился на кровать, уснул как убитый и проспал до полудня.
Разбудила меня Бася – громким стуком в дверь.
– Подъем, лежебока! – позвала она. – Двенадцать часов, все уже давно остыло.
Вместе с Викой, похоже, тоже недавно проснувшейся, мы позавтракали на большой генеральской кухне.
– Я смотрю, вы уже вовсю друг на друга влияете, – добродушно ворчала Бася, накладывая нам на тарелки пышный омлет с ветчиной. – Ты, Герман, тоже, как Вика, стал – ложишься на утренней заре, встаешь за полдень. И ты, Виктория, тоже хороша. Нет чтобы чему-нибудь хорошему брата научить…
Мы понимали, что она шутит, и только смеялись, уплетая за обе щеки Басину стряпню.
– Ба, а у нас для тебя новость, – сказал я, допивая кофе. – Скоро из Германии прибудет поверенный твоего Отто, моего дедушки. Он сказал, что у него какое-то дело к тебе.
Бася всплеснула руками:
– Господи, что же ты раньше не сказал? У меня же ваниль закончилась, как же я торт печь буду? Он когда к нам придет?
– Не знаю, – я даже растерялся немного. – Но, думаю, не сегодня.
– Ну, слава богу, до завтра-то я успею ваниль купить…
– А сегодня придет Игорь, ты помнишь, Бася? – Так вот от чего у моей сестры все утро так светятся глаза. – Он очень хочет познакомиться с Германом.
– Конечно, Вика, – закивала моя дорогая Ба. – Но это-то мы с тобой давно обговорили и меню ужина продумали…
– Знаешь, Басенька, мне кажется, ужин все-таки придется делать не на четверых, а на пятерых. – Вика налила себе еще немного кофе. – Я почти уверена, что Лиза тоже сегодня заглянет. Герман, – она игриво покосилась на меня, – произвел на нее неизгладимое впечатление. Лиза только о нем и говорит. Уж не знаю, чем ты ее так очаровал…
– Это у него наследственное, – вздохнула Бася.
– Ты ведь будешь сегодня дома, братик? – Вика отодвинула от себя чашку и аккуратно промокнула губы салфеткой. – Мне так хочется, чтобы ты встретился с Игорем…
Я кивнул, хотя, если честно, у меня сейчас не было особого желания общаться с ее поклонником. Я был в полном замешательстве. Тоненькая ниточка, дававшая мне возможность держать под наблюдением похитителей моей Светки, оборвалась. Еще только вчера мне улыбалась удача, ведь мне здорово повезло с этим Толстяком, он был моей надеждой – призрачной, но все-таки надеждой, – что я смогу что-нибудь узнать о моей девочке. Но вот его не стало. И у меня оставалась только Регина, ускользнувшая вчера, как змея в траву. Найти человека в таком огромном городе, как Москва, зная только имя и внешний облик, – задача нереальная.
После завтрака Бася отправилась за покупками, Вика тоже куда-то упорхнула, кажется, в парикмахерскую, а я остался в огромной квартире наедине со своими невеселыми мыслями и вскоре понял, что сидеть дома и бездействовать у меня просто нет сил. Да, Михаил Борисович Добряков вчера погиб – это действительно так. Но ведь человек никогда не уходит бесследно, остаются какие-то его связи, люди, фотографии, записи, да мало ли что… И может, если как следует покопаться, мне удастся нарыть хоть что-нибудь, хоть какую-то информацию…
Каким бы безвыходным ни казалось мое положение, у меня тем не менее оставалось еще как минимум два возможных пути – его дом и его работа, Останкино и Химки. И там и там могло обнаружиться что-то (или кто-то), имеющее отношение к похищению. Подумав, я выбрал дом, этот вариант показался мне более реальным. Там сейчас начнутся всякие похороны-поминки, соберется разная публика… Может, и получится что-нибудь выяснить.
Я быстро оделся, прихватил с собой двухлитровую бутылку минеральной воды и объемистый пакет с Басиными пирогами (научен был уже вчерашним горьким опытом), другую куртку, бейсболку и черные очки – кто знает, вдруг спешно понадобится изменить внешность? – и еще на всякий случай обе кассеты, полученные от похитителей во Львове и в Москве. Бросил все это добро на заднее сиденье Сашкиной «Тойоты», залил на ближайшей автостоянке полный бак (как теперь легко в Москве стало с бензином, красота просто!) и помчался в Химки.
Так получилось, что в сознательном возрасте я сталкивался со смертью довольно редко. Мама и генерал (мне до сих пор было очень трудно даже думать про него «отец») умерли, когда я был еще маленьким, и с тех пор мне, слава богу, не приходилось терять никого из близких. Опираясь на свой небогатый опыт присутствия на похоронах – Марии Львовны, Юлькиного дедушки да кое-кого из знакомых, – я почему-то решил, что вокруг коттеджа на Северной улице сейчас будут бродить толпы народу. Какие-нибудь женщины в черных платках, мужчины со скорбными лицами, вездесущие старушки… Но я ошибался. На участке не было ни души, из дома не доносилось ни плача, ни причитаний, ни просто голосов. Все как вчера – тишь да спокойствие, лишь шорох листьев да веселое чириканье птиц, точно со вчерашнего утра ничего и не изменилось.
Пока я думал, что делать, на крыльцо вышла Ежиха, одетая в яркий легкий халатик, без всякого намека на траур, закурила и стала пристально смотреть на мою машину. Отступать было поздно. Я вылез и подошел к ней.
– Вы ведь Жанна?
Она заинтересованно кивнула, разглядывая меня с откровенностью, которая для замужней женщины была, пожалуй, излишней, а для вдовы даже просто неприличной.
– Примите мои соболезнования, – сказал я и потупился.
– Вы, должно быть, Мишин знакомый? – оживилась она. – Как жаль, что я так мало знала его друзей… Мы почти нигде не бывали вместе, и у нас никто почти не бывал… Ну что же мы стоим, проходите в дом!