– Моя дочь. Ее у меня украли.
– У тебя украли дочь? – ахнула Жанна. – Давно?
– Пятнадцатого мая. Мне присылали кассеты с ее изображением, но, похоже, меня дурили, выдавая за мою Светку твою Лику.
Ежиха снова прокрутила мою запись, внимательно вслушиваясь в звук.
– Ты видишь, – она была очень серьезна. – На пленке лицо твоей девочки как будто смазано, и голос звучит глухо… Такую подделку смонтировать, в принципе, несложно – достаточно добавить шумов, заменить лицо, волосы и платье…
– Господи!
– Гера! – Ежиха вдруг посмотрела на меня совершенно круглыми от ужаса глазами. – Это что же получается: Мишка украл твоего ребенка?
Жанна была первым человеком, кому я рассказал абсолютно все: о Регине; о том, как я нес ее по лестнице с перебитой, как мне тогда казалось, ногой; как потом бегал и искал Светку; как с меня потребовали миллион; как приехала сестра с завещанием; как я случайно оказался в бывшей профессорской квартире и нашел дочкино платье; как хозяин квартиры сообщил мне паспортные данные ее мужа и как я его выслеживал. Когда дело дошло до второго появления на сцене Регины, я было запнулся, но Ежиха положила мне на руку свою горячую ладонь и попросила:
– Говори все, как есть. Он с девкой был, да?
Вместо «девки» она употребила совсем другое слово, и это, как ни странно, мне помогло. И я рассказал все и дальше – вплоть до аварии.
– Вот оно что… – Лицо Жанны было совершенно серым, измученным и больным. – Но клянусь тебе, я ровным счетом ничего об этом не знала! Ты веришь мне?
Я ей верил.
Ежиха вдруг сорвалась с места и заметалась по студии, подбежала к стеллажу.
– Давай поищем здесь. Может, найдем что-нибудь…
Добряков был аккуратным человеком – каждая кассета оказалась подписана и датирована. Пару полок занимали в основном семейные архивы, запечатлевшие взросление Лики, остальные кассеты относились к работе. Ничего интересного.
– Должно быть, должно быть, – бормотала Жанна. – Не может не быть. Открывай стол.
– Заперто… Не знаешь, где может быть ключ?
– Ломай! – решительно скомандовала Ежиха.
– Ты уверена?
– Конечно, уверена! Теперь я хозяйка, что хочу – то и делаю!
Она оказалась права. В запертых ящиках обнаружилось немало интересного для нее, включая украшения в коробочках и документы на приличную сумму в банке. Но меня интересовали только кассеты. Их было с десяток, на корешках значились даты разной давности и загадочные надписи в духе «И1» или «Р3». Жанна наугад ткнула в видак одну из кассет, промотала до середины, включила изображение и смачно выругалась. То, что мы увидели на экране, предназначалось, конечно, не для наших глаз, и уж точно не для глаз Ежихи.
– Вот гад, вот сволочь, вот кобель! – возмущалась она, глядя на то, как ее покойный муж кувыркается в постели с какой-то крашеной блондинкой. – И ведь не говорит ей, что устал и что завтра у него тяжелый день! А меня на голодном пайке держал, подонок! Представляешь, подарил мне на Восьмое марта игрушку из секс-шопа: на тебе, дорогая, чтобы не скучать!..
– Давай лучше посмотрим вот это, – я протянул ей кассету, на которой стояло «Май, девочка. 2002». – Мне почему-то кажется, что это то самое…
Предчувствия меня не обманули. Это была предварительная съемка, превратившаяся потом в пленку, попавшую ко мне еще во Львове. На ней была видна профессорская квартира, мелькала Регинка, ставящая мою Светку в нужной позе у занавешенной темной тканью стены, и явственно слышался голос Добрякова, отдававшего им распоряжения. Я был вне себя. Единственное, что как-то мирило меня с происходящим, было их обращение со Светкой. На девочку не кричали, ее не обижали, а вели себя так, словно предлагают ей интересную игру, и дочка, судя по всему, чувствовала себя неплохо.
– Ну, хоть с дочкой твоей все в порядке, видишь? – попыталась утешить меня Жанна.
– Было в порядке. Во Львове… – проговорил я.
Страшная догадка посетила нас обоих одновременно.
– Ты хочешь сказать, что… – начала Ежиха.
Но я не хотел ничего говорить. Ответа на вопрос, для чего нужно было подменять Светку Ликой, у меня пока не было. Вернее, был, но я отдал бы все на свете, чтобы он оказался ошибочным.
Следующий день начался с похорон. Я приехал прямо на кладбище в «Востряково» и какое-то время дожидался «моих», высматривая в толпе скорбящих безутешную вдову со стрижкой «а-ля ежик». Народу проводить Толстяка явилось, как ни странно, довольно много, но среди них не было никого, кто мог бы меня заинтересовать.
Я старался держаться в стороне: надо было присмотреться к знакомым Добрякова, самому особо не бросаясь в глаза – среди пришедших могли быть те, кто входил в шайку похитителей и знал меня в лицо. Я был в черных очках – это все, что я мог себе позволить для конспирации.
Жанна в элегантном черном брючном костюме и даже в шляпке прибыла в сопровождении двух мужчин – низкорослого и полного, чем-то похожего на покойного, только постарше, и молодого, высокого и мускулистого, бритого налысо и с квадратным подбородком. Первый, очевидно, был брат усопшего, о том, кто был второй, я и гадать не стал.
Ежиха нашла меня взглядом, я подошел поздороваться. Она протянула мне руку в кружевной черной перчатке:
– Гера, я рада вас видеть. Познакомьтесь, это Борис, брат моего мужа, а это, – она стрельнула глазами в качка, – Николай, наш похоронный агент.
Мужчины пожали мне руку, извинились и поспешили в здание крематория. Мы с Ежихой остались наедине.
– Ты как? – тихо спросил я.
Она пожала плечами, оглянулась вокруг, показала на горло и призналась вполголоса:
– У меня этот маскарад уже во где! Скорее бы все это закончилось…
– Потерпи… – посочувствовал я.
– А ты как? Узнал что-нибудь про дочку?
Я отрицательно покачал головой. Тут к вдове подошли две какие-то пожилые женщины, и я счел лучшим ретироваться.
Ожидание было долгим и томительным. Я стоял в стороне и уже жалел, что пришел сюда. Наконец, нас всех пригласили в ритуальный зал – прощаться.
Хоронили Добрякова в закрытом гробу – видимо, последствия аварии оказались значительными. И меня, честно говоря, этот факт только порадовал. Никакого удовольствия от лицезрения «трупа врага», столь часто упоминаемого в классической литературе, я бы не получил.
Когда распорядительница похорон визгливым голосом поинтересовалась, не хочет ли кто-нибудь сказать несколько слов о покойном, от входа раздался торопливый стук каблучков. Кто-то из следящих за модой женщин опаздывал на церемонию. Я посмотрел в ту сторону и даже не удивился, увидев змею-Регину.