– Я… мне… – запнулась она, спрятав глаза, – а откуда ты знаешь?
– Странный вопрос, – отец сверлил ее взглядом, – чувствую.
– В общем, – Света заерзала на стуле, – дело в том, что меня три учительницы невзлюбили.
– Это какие? – отец удивленно поднял брови.
– По русскому языку, по математике и по химии, – перечислила она предметы, которые не слишком ей удавались.
– Интересно, – отец взглянул на нее испытующе, – и за что?
– За то, что я молодая, красивая, – быстро сориентировалась она, – и слишком хорошо одеваюсь.
– У вас же школьная форма, – удивился отец.
– Да, но училки-то любопытные, все видят, – Светка уже и сама начала верить в только что изобретенную версию, – а колготки, а туфли итальянские, а плащ, который ты мне из Франции привез?
– Ясно, – на его лице появилось презрение.
– Зарплаты в школе маленькие, – подлила Светка масла в огонь, – вот они и срывают зло на тех, у кого родители побогаче. Пап, не обращай внимания! Давай я перестану иностранные шмотки в школу носить, они успокоятся. В следующей четверти, вот увидишь, все наладится.
– Ты уверена? – произнес он задумчиво.
– Думаю, да!
Но папа, как Светка узнала потом, не стал ждать следующей четверти, а отправился в школу сразу же, в понедельник. Прошел прямиком в кабинет директора и рассказал все, что слышал от дочери, от себя добавив таких слов, что бедных учительниц вызвали на ковер прямо с уроков.
Директор, до смерти напугавшись, что Георгий Валентинович откажется от шефства над их школой, стыдил трех взрослых теток потерей чести в профессии, неумением найти к детям подход, манипуляцией учениками с помощью оценок. Чем им помешала прекрасная ученица Светлана Гринберг? Тем, что она молодая красивая девочка и хочет нормально выглядеть? Так это позорно попрекать детей возможностями их родителей. Когда Света слышала все это в пересказе отца, спрятавшись за дверью кухни, где мама с папой закрылись, она то краснела, то бледнела, осознавая последствия собственного вранья.
Но что же теперь делать? Все уже произошло, никто не в состоянии повернуть время вспять и избавить учительниц от пережитого унижения. Отец всегда говорил: если человек выбрал определенную линию поведения, то должен придерживаться ее до конца. В противном случае он, во-первых, выглядит идиотом, а во-вторых, может навлечь на себя неприятности. И Света также считала: теперь уже дело сделано, нет смысла признаваться, на собственную беду, в том, что она все это придумала.
– И ты знаешь, – продолжал отец рассказывать маме, – эти мымры ни слова не могли сказать в свое оправдание! Стояли, опустив головы, и краснели как ученицы.
– Конечно, – поддакнула мать, которая доченьку свою боготворила, – что же тут скажешь? Это надо: взрослые люди, педагоги, а завидуют девочке!
– Но одеты они и вправду ужасно, – отец тяжело вздохнул, – мне их даже жалко стало. Неужели руководство страны не понимает, что у образования должен быть высокий престиж? Все разрушили, черти…
В ту ночь Света долго не могла уснуть и, лежа в кровати, думала о том, что престиж преподавателей разрушили не только те, кто платит педагогам маленькую зарплату, но и такие вот разодетые девочки-обманщицы, как она, с их всемогущими папами. Что могут сделать несчастные Маргарита Ивановна, Анфиса Семеновна или Вера Федоровна против напора ее отца? Если они попытались бы пикнуть, директор стер бы их в порошок: ему проще найти трех забитых и бесправных теток-учительниц, чем отыскать одного такого спонсора, как отец. Папа был всемогущим: что правда, то правда.
«Нельзя изменить устройство мира, – думала Света, – надо лишь научиться жить в нем». Во все времена – достаточно вспомнить уроки истории – были люди, наделенные властью, и люди бесправные. Ей повезло родиться от великого человека, значит, она имеет право на счастье.
Конечно, учительниц было жалко, и Света знала, что досталось им от директора ни за что. Но, в конце концов, не так уж трудно было сразу сообразить, чья она дочь. Зачем цепляться к ней по пустякам из-за плохой дисциплины на уроках и не всегда выполненных домашних заданий? Другие же учителя все понимали и вели себя спокойно. Если Света не успевала что-то вовремя сделать, просто давали ей второй шанс, и она исправлялась.
Вспомнив с необычайной четкостью свои подростковые мысли, Света с горечью усмехнулась. Какой же самодовольной эгоисткой она была! Как легко распоряжалась чужими судьбами, чувствуя поддержку отца! И если бы это был единственный случай. Нет, отец похожим образом избавлял ее от хлопот постоянно. Она просто не понимала тогда, что, преследуя свои интересы, забывает о чувствах других людей.
Откровенно говоря, до окончания университета ничего она не понимала! Даже Сергей был для нее желанной игрушкой, без которой, как ей казалось тогда, она обходиться не сможет. Поэтому и упросила отца… Немудрено, что жизнь теперь мстит ей за причиненные унижения и обиды.
Как бы ни боготворила Света отца, а теперь, по прошествии лет, она уже знала, что он оказал ей плохую услугу. Нельзя было превращать ее детство и юность в оранжерею, где всегда свет и тепло, где жизнь происходит, как в сказке, – только желай! Удивительно, что глаза ее открылись так поздно, а если бы папа и дальше продолжал оберегать ее от невзгод, она бы так и осталась тепличным растением. Но он поступил жестоко: заставил ее повзрослеть в одночасье, лишив своей вездесущей опеки. Хотел видеть достойную замену себе, когда придет время, только одного не учел: Света может сломаться.
Папа всегда говорил, что у его дочери внутри несгибаемый стержень – такой же, как у него самого, – и она многого в жизни добьется. Для нее слова отца были, конечно, предметом для гордости, но и только. Не хотела она всех этих жизненных бурь! Одно дело – мужские амбиции, и совершенно другое – стремление женщины быть счастливой. Конечно, и слабый пол способен на решительные деловые поступки, теперь она по себе это знала, но все возможно лишь до тех пор, пока труды женщины кому-то нужны, кроме нее самой: мужу, детям, любимому человеку. А у нее никого больше нет – ради чего жить?!
Света физически ощущала, что ее внутренний стержень, которым так гордился отец, сломался. Да и черт с ним! Ей надоела эта бессмысленная жизнь и невыносимое чувство вины.
Она медленно поднялась из кресла и вошла в крошечную комнатку, которая примыкала к ее кабинету. Предполагалось, что здесь будет зона отдыха, но отдыхать все равно было некогда, и помещение постепенно превратилось в обычный склад. Подарки, которыми ее заваливали партнеры и собственные сотрудники на все праздники, она сбрасывала сюда – лень было разбирать. А теперь вот, после злосчастных дней, проведенных в больнице, стала заходить время от времени и вытаскивать из очередного пакета бутылку вина или шампанского. Иногда становилось так плохо, что единственным способом выжить была эта процедура стирания памяти. Она пила, дождавшись момента, когда сотрудники разойдутся по домам, и забывала: шум в голове перекрывал невыносимые мысли.