– Николай?.. – слабо вымолвила Анна, а он ласково взял ее за руку и зашептал, наклонившись пониже:
– Не надо разговаривать, любимая, успокойся. Все в порядке, я уже здесь. – Он выпрямился над ее кроватью и заговорил с кем-то о больнице и санитарной карете, а у Анны никак не хватало сил, чтобы его переубедить.
Она вовсе не желала, чтобы из-за нее поднималась такая суматоха. Зачем так суетиться, пусть ей позволят спокойно дождаться смерти у себя в постели, а он посидит рядом и подержит ее за руку.
Николай выставил всех из комнаты и стал осматривать ее, с тоской прикасаясь к этому миниатюрному, желанному телу. За те два месяца, что прошли со времени их последней встречи, его чувства нисколько не изменились. Он любил ее больше прежнего, но не мог пока вызволить из балетной школы, так же как не мог и сам освободиться от уз, приковавших его к Мери. Николаю, как и Анне, все чаще приходила в голову ужасная мысль: а что, если им так и не удастся добиться своего?
– Что с тобой было? Анна, ты можешь говорить?
– Не знаю… меня все время тошнит… – невнятно пробормотала она, то проваливаясь в тяжелое забытье, то снова возвращаясь в реальность, к головокружению и приступам рвоты. Правда, ее желудок давно уже был совершенно пуст. И в последние несколько дней во время сухих, судорожных позывов она не могла выжать из себя ни капли. Ей было проще вообще отказаться от питья и еды – все равно организм тут же отторгал любую пищу. Но при этом она продолжала танцевать не меньше шестнадцати часов в день, пока тело не отказалось повиноваться окончательно.
– Анна, поговори со мной. – Настойчивый голос Николая снова вырвал ее из беспамятства. Доктор испугался, что она вот-вот впадет в кому, вызванную истощением, обезвоживанием и усталостью. Нечеловеческая нагрузка, возложенная на нее мадам Марковой, оказалась воистину убийственной: изможденное тело не выдержало ее и взбунтовалось, отказываясь принимать и воду, и еду для поддержания сил. – Что ты сейчас чувствуешь? Как давно это началось? – Николая охватывала паника.
Мадам Маркова стояла у дверей и ждала, что он скажет: нужно ли везти Анну в больницу и вызвать санитарную карету? Доктор и сам не знал, как поступить, однако состояние Анны казалось ему все более угрожающим.
– Когда это началось? – снова спросил он. В их последнюю встречу Анна выглядела не так плохо, хотя было ясно, что ей нездоровится. Она даже пожаловалась Николаю, что ей как-то не по себе.
– Месяц… или два… – прошелестели бледные губы.
– И все это время тебя тошнило?.. – ужаснулся Николай.
Сколько же времени она голодала и не смела в этом признаться?! И как только она до сих пор жива? Слава Богу, что мадам Маркова наконец соблаговолила за ним послать! Она слишком хорошо помнила о том, что Анна знакома с самим государем, и побоялась оставить все как есть. И к тому же, несмотря на гнев и мстительность, в глубине души мадам Маркова по-прежнему считала Анну своей любимой ученицей и не могла не тревожиться за ее жизнь.
– Анна… поговори со мной! Когда это началось? Постарайся вспомнить! Вспомни и скажи мне точно! – Николай все настаивал, и Анна послушно открыла глаза и стала припоминать, давно ли она заболела. Теперь ей казалось, что это длится уже целую вечность.
– В январе. Когда я вернулась с рождественских каникул.
Значит, примерно два месяца назад. Да разве это так важно? Почему ей не дают заснуть, почему Николай донимает ее своими вопросами?
– У тебя что-то болит?
Он осторожно, бережно ощупывал ее тело, но Анна ни на что не жаловалась. Она просто переутомилась и страдала от истощения. Она буквально умирала от голода. Николай подумал об аппендиците, но не обнаружил ни малейших признаков воспаления. Он расспрашивал Анну о внутреннем кровотечении, но она уверяла, что ни разу ее не тошнило кровью или чем-то темным и необычным. Единственными симптомами оставались постоянная тошнота и слабость, а теперь еще и полубредовое забытье. Николай так и не решился перевезти ее в больницу, пока не сумеет уточнить диагноз. Такое состояние не было характерно ни для туберкулеза, ни для тифа, хотя не исключалась возможность какой-нибудь новой, видоизмененной формы. Тогда Анна находилась на последней стадии болезни и не имела надежды выжить. Однако Николаю не хотелось в это верить.
Он снова и снова прослушивал ее легкие и сердце. Пульс оставался слабым и неровным, но доктор понятия не имел, что бы это могло значить. И когда Николай задал ей очередной вопрос, то понимал, что ранит ее деликатность, однако старался думать о том, что он не только ее любовник, но и врач, и единственный близкий человек, и имеет право все знать. Откровенно говоря, ее ответ не очень-то его удивил. Ее организм был так долго ослаблен голодом и жестокой нагрузкой, что это не могло не повлиять на все функции, в том числе и женские.
Но тут ему в голову пришла еще одна мысль. Они всегда были очень осторожны… кроме одной-единственной ночи… сразу после Рождества. Всего один раз. Или два.
С сердцем, сжимавшимся от боли и любви, он самым тщательным образом осмотрел Анну еще раз. Под конец Николай осторожно и бережно стал прощупывать ей низ живота и наткнулся на маленький, едва ощутимый комочек – неоспоримое доказательство того, что он прав. Анна была на втором месяце беременности, но при этом так истязала себя репетициями и тренировками, что оказалась на грани гибели. А если учитывать ее беременность, то можно было только удивляться тому, что она до сих пор не потеряла ребенка.
– Анна, – прошептал он, когда она снова очнулась и посмотрела на него с немым вопросом, – по-моему, ты беременна. – Он вымолвил эти слова едва различимо, так что их невозможно было подслушать, но ее глаза широко распахнулись от удивления.
Признаться, она как-то подумала о такой возможности и тут же выкинула ее из головы.
Это казалось ей слишком невероятным. Она просто не смела задумываться о таких вещах. Но сейчас об этом сказал Николай – значит, так оно и есть. Анна снова зажмурилась, и глаза защипало от горючих слез.
– Что же нам делать? – в отчаянии прошептала она. Ведь это действительно был конец их прежней жизни. Во всяком случае, Мери теперь ни за что не отпустит Николая, пока окончательно не втопчет его в грязь.
– Ты немедленно поедешь со мной. Ты можешь пожить в гостевом домике, пока не окрепнешь.
К сожалению, это могло быть лишь временным решением, и оба это знали. Возникшая перед ними проблема оказалась намного серьезней.
– А что потом? – спросила Анна с тоской. – Я не смогу остаться и жить с тобой… ты не сможешь на мне жениться… Императору придется тебя уволить… и у нас уже не будет денег на дом… Я даже не смогу больше танцевать – если ты не ошибся.
Впрочем, было яснее ясного, что Николай прав. Кое-кто из девушек в их школе пытался танцевать как ни в чем не бывало, но через месяц – самое большее, через два – все становилось явным, и их выгоняли с позором. У некоторых от непосильной нагрузки и постоянных репетиций случались выкидыши. Все это она давно знала. И знала, что придется принимать нелегкое решение.