— Кто тебе дал право за мной шпионить? — Он бросился в атаку, но ничего не добился. Виктория не купилась.
— Я и не шпионила! Я узнала случайно, и думаю, хорошо, что Джон мне рассказал. Она ведь хвастается на каждом углу! Джек, мир тесен, даже если живешь в таком огромном городе, как Нью‑Йорк. Интересно, долго ты рассчитывал играть на два фронта? И почему мне ничего не сказал?
— А ты не спрашивала! И между прочим, я тебе ни разу не соврал! — сердито огрызнулся он. — Я никогда не говорил, что ты у меня одна. Если тебя это так волнует — надо было самой спросить!
— А тебе не кажется, что при наших отношениях ты и сам должен был мне рассказать? Мы почти два месяца встречаемся каждые выходные. Судя по всему, ровно столько же длится и ваша с ней связь. Она‑то как это воспринимает?
— А я ей тоже не говорил, что она у меня единственная! — Он продолжал кипеть. — И вообще, тебя это не касается. Я с тобой не спал, Виктория, и ничем тебе не обязан. Мы всего лишь хорошо проводим время.
— Ах вот оно как? У меня другие правила. Если бы я встречалась с кем‑то еще — неважно, спали бы мы или нет, — я бы тебе сказала. Я бы считала, что обязана это сделать, чтобы ты правильно понимал ситуацию и чтобы тебе не было больно. Я имела право знать, Джек! Не как женщина, как близкий тебе человек (а я считала, что я тебе не безразлична), я заслуживаю того, чтобы знать правду. Дело же не в ресторанах! Мы с тобой пытались выстроить серьезные отношения. Как, наверное, и вы с ней. А может, есть еще кто‑то? В будние дни окошка не найдется? Похоже, ты, парень, сильно занят и не больно честен. Это было подло с твоей стороны, Джек, ты сам это прекрасно понимаешь! — В глазах Виктории стояли слезы.
— Как знаешь… — Он впервые за все время говорил таким тоном. Лицо его хранило ледяное выражение. Ему не понравилось, что его поймали на лжи, и отчитываться в своем поведении он не собирался. Джек привык делать что хочет, и неважно, что кого‑то это может обижать, главное — чтобы ему было хорошо. Как же она в нем ошибалась! Проблема оказалась не в бараньих отбивных, а в порядочности. Ему это понятие незнакомо. Тот факт, что Виктория его не спрашивала, никак не оправдывал его бесчестности. — Я не обязан перед тобой отчитываться! — рявкнул Джек и поднялся, окидывая ее презрительным взглядом. — Мы с тобой встречаемся, только и всего, а если не нравится — скатертью дорожка! Точнее, я сам пойду. Спасибо за вино. — Он шагнул к двери и шумно захлопнул ее за собой. Вот и все. Два месяца с парнем, который ей нравился, которому она доверяла, и вот он ее обманул и не испытывает ни малейших угрызений совести. Виктория сидела в кресле, ее колотила дрожь, и все‑таки она была довольна тем, что вывела Джека на чистую воду. Разговор дался ей нелегко, он стоил ей сил и нервов, но она сказала себе, что лучше знать правду, чем потом жить во лжи, жить обманутой и мучиться. И все же у нее было такое чувство, будто она потеряла близкого человека. Виктория прошла в спальню, легла на кровать, уткнулась в подушку и дала волю слезам. Ей было отвратительно поведение Джека, но еще больше она ненавидела себя. Перед глазами продолжал стоять презрительный взгляд Джека, словно говоривший: я бы мог тебя любить, будь ты достойна. А так…
С совсем еще свежей душевной раной после разрыва с Джеком Бейли Виктория улетала на День благодарения в Лос‑Анджелес. Она соскучилась по Грейси и была рада провести праздники дома, но ее продолжало грызть недовольство собой. Грейси это сразу заметила, достаточно было увидеть, как она ест. Родителей же интересовало только одно: старшая дочь опять прибавила в весе. Они ничего не знали о ее отношениях с Джеком. Их упреки были невыносимы. Не дожидаясь окончания праздничных дней, Виктория уже в субботу улетела в Нью‑Йорк.
Утром в понедельник она позвонила доктору Уотсон и записалась на прием. Несколько последних сеансов они обсуждали ее отношения с Джеком Бейли. Теперь, размышляя об этом, Виктория считала, что все дело в ней самой. Если бы она действительно была достойна любви, Джек бы себя так не повел.
— Дело не в тебе, — в который раз внушала ей доктор Уотсон, — дело в нем. Это он оказался непорядочным и бесчестным человеком. Не ты потерпела фиаско, а он.
Умом Виктория все понимала, но эмоции одерживали верх. Она постоянно возвращалась к ключевому для себя вопросу: если ее не любят даже родители, кто вообще ее сможет полюбить? А между тем тот же принцип распространялся и на них: неумение или нежелание любить собственную дочь говорило скорее о них, чем о ней. Но Виктории от этого не делалось легче. И поехав в Лос‑Анджелес на Рождество, она опять бросилась заполнять душевную пустоту едой и любимым мороженым. Она была подавлена и никак не могла справиться со своей депрессией.
Хорошо, что Виктория ничего не рассказала родителям, иначе сейчас они бы ее совсем заели. Конечно! Как же он может ее любить, если она такая толстая? Та, другая, наверняка стройная. Самое ужасное, что Виктория и сама так думала. Правда, она так и не набралась храбрости спросить у Джона, как выглядит ее соперница, зато привыкла принимать на веру уничижительные и бестактные замечания родителей в свой адрес. Мужчинам нравятся такие девушки, как Грейси, а интеллектуалки их не интересуют. На Грейси она совсем не похожа, и она не глупая пустышка. Так кому она нужна? Накануне Нового года Виктория возвращалась в Нью‑Йорк в смятенном состоянии. В новогоднюю ночь она была в воздухе и, когда ровно в полночь пилот поздравил пассажиров с Новым годом, накрылась пледом и зарыдала.
Весь месяц после Дня благодарения работа была для нее мукой. Чтобы не сталкиваться с Джеком, она больше не перекусывала в преподавательской, а оставалась в кабинете либо шла прогуляться вдоль Ист‑Ривер. Подтвердилась расхожая истина: никогда не заводи любовь на работе — замучаешься разгребать. Учителя и ученики перешептывались у нее за спиной, все знали, что у нее был роман с химиком и тот ее бросил. Это было унизительно. Виктории хотелось исчезнуть, стать невидимкой, хотя, казалось бы, стыдиться должен был Джек. А перед самым Рождеством до нее докатились слухи, что он встречается с учительницей французского, которая вздыхала по нему с первого дня. Виктория ей сочувствовала, ибо понимала, что он продолжает видеться и с той, другой, и поступает с француженкой так же бесчестно, как с ней. А может, француженка оказалась умнее ее и спросила: «Я у тебя одна?» Впрочем, Джек с легкостью соврет в ответ. Но теперь это уже не ее забота. Джека Бейли в ее жизни больше не существует. Была такая мечта, и она уже почти осуществилась, как вдруг все пошло прахом. Но хуже всего было то, что Виктория потеряла надежду. Хелен с Карлой старались ее утешить, но она и их избегала. Ей ни с кем не хотелось говорить на эту тему. Она даже с Джоном и Харланом это не обсуждала. Но друзья видели, как она переживает.
В январе она посвятила несколько дней сестре, повозив ее по колледжам. Они посмотрели три на Восточном побережье, но в конце концов Грейси, как истинная калифорнийка, решила остаться на Западном. Что не помешало сестрам получить удовольствие от общения, им было хорошо вместе. И ужиная в ресторане, Грейси не попрекала Викторию большим бифштексом с печеной картошкой в сметане и карамельным мороженым. Она видела, как переживает сестра из‑за разрыва с Джеком. А Виктория видела, что уже не влезает даже в самые большие брюки из своего гардероба. С этим надо было срочно что‑то делать, но она была не готова отказаться от того, что доктор Уотсон называла «бутылкой под кроватью» — в ее случае это была высококалорийная пища. От поедания запретных продуктов ей не становилось лучше, но сиюминутное облегчение они приносили.