– Маэгенхеард винд, оферсеальд скур, феотан эалъ рэте хэардингас! Фаэгер треов гедреосан фор эгле леод! Лаэтан анмод нит лео – фиан! Хаэль хлисстан!
Это был древний язык рун, магия четырех стихий… Проклятие, из которого он понял лишь несколько слов: оферсеальд скур – ледяная буря, эгле леод – ненавидимый народ… Ллиэн давала бой, но Мирддин не мог понять, был ли ураган ее оружием или врагом, и он чувствовал себя еще более растерянным. Новый порыв ветра заставил его искать убежища, однако краем глаза он заметил ее жест: на секунду ему показалось, что королева увидела его и что-то ему сказала.
Рианнон… Не это ли имя она только что произнесла?
– Я и сам уже подумал о ней! – глупо заорал он, хотя в этом вое ветра едва слышал свой собственный голос.
Королева, конечно, не ответила. Да это и не важно… Он мог помочь ей только одним: найти маленькую девочку, которую он называл Моргана, маленькую эльфийку, которой она дала имя Рианнон – единственное существо, которое они оба любили под разными именами, – и уберечь ее от непогоды.
Он рывком вскочил на ноги и, качаясь от бури, подгоняемый в спину порывами ветра и залпами ливня, побежал со всех ног. И вдруг предательский ком в горле перехватил дыхание, и невольные слезы смешались с каплями дождя на его щеках. Невыносимая мысль о том, что он может потерять Моргану, отравила его, словно ядом, и он помчался, подхваченный этой мыслью, через силу борясь с разъяренной стихией. С каждым своим появлением на священном острове он замечал, как она подрастает, становится все более похожей на ту, кого он так ждал. По человеческим меркам ей было всего четыре года, но на острове Фей время текло по-другому, и даже Утер, ее собственный отец, дал бы ей лет на пять больше. Как и сам Мирддин, на вид она казалась по-эльфийски хрупкой, но с неожиданной внутренней силой, которую можно было заметить лишь в ее взгляде. И если она была до такой степени на него похожа, то должна была очень бояться бури…
Сначала он не видел ее. Яблоневый сад, служивший ей убежищем, казался пустым, как будто всех эльфиек унесло ветром. Он кричал, звал ее, но шелест полощущейся от ветра листвы заглушал его крики, и Моргана не отзывалась. В какой-то момент он подумал было отказаться от поисков и бежать за помощью к королеве, как вдруг заметил ее.
Увиденное подкосило его больше, чем ураган.
Малышка была нагой и неподвижной, как и ее мать, – вся белая, с вытянутыми руками и запрокинутой головой, она внимала тому же посланию и смеялась – да, смеялась, словно этот апокалипсис был для нее всего лишь игрой, как будто буря разговаривала с ней, а он ровным счетом ничего не понимал, жалкий и дрожащий, прижавшийся к земле. Тогда он зарылся в траву, уткнувшись лицом в землю, и стал ждать, когда стихнет ураган.
Вокруг них бушевала стихия, опустошая лесную опушку, Вокруг них, вернее, позади, в двух шагах, с остервенением дикаря металась буря, и они не осмеливались обернуться через плечо, так как им казалось, что они увидят саму воющую смерть, готовую растерзать их в слепом исступлении. Словно охваченные паникой звери, они бежали сломя голову. Фрейр потерял свой нож, он больше не чувствовал своих ран, он даже забыл о существовании Галаада рядом с ним, и если бы мальчик упал, он так и бросил бы его на милость ветра, черных волков и гоблинов, потому что мог только бежать, бежать со всех ног, подальше от этого кошмара.
Вдруг он зацепился своими отороченными мехом сапогами за колючие кусты ежевики и растянулся во весь рост. Инстинктивно он обернулся назад. Сначала он не увидел Галаада, крошечная фигурка которого скорчилась под вихрем ветвей, листьев и земли. Кроны больших деревьев стелились почти горизонтально, их стволы вибрировали, словно струны безумной арфы, по серо-свинцовому небу неслись чудовищные черные тучи, спазматически извергая потоки дождя с оглушающим ревом, от которого останавливалось сердце, перехватывало дыхание, и душа уходила в пятки. От этого дикого рева Фрейр едва мог вздохнуть. Варвар издал вопль ужаса, когда что-то черное и огромное вдруг ударилось в него. Это оказалась всего лишь накидка – грубошерстный плащ гоблина, сорванный ветром, но он заметил среди вихря и другие черные силуэты, буквально в сотне туазов от себя. Их было не менее двадцати, своими длинными руками они цеплялись за стволы, перебегая от дерева к дереву, прячась от урагана и неумолимо приближаясь к хрупкой фигурке Галаада, прятавшейся за выступом скалы. Ребенок был совсем близко. В десять прыжков Фрейр мог добраться до него и поднять на руки, но ураган пригибал варвара к земле, не давая сделать ни единого движения. Гоблины же все продвигались вперед, возможно, потому, что их крошечный мозг, заполоненный ненавистью, был слишком неразвит, чтобы познать страх. А может быть, что еще хуже, они им питались, этим страхом.
Фрейр видел, как они подошли к Галааду, протягивая к нему свои уродливые лапы, и унесли его – при этом он не слышал, чтобы тот кричал. Скорее всего, мальчуган был без сознания. По крайней мере, Фрейру хотелось на это надеяться. Затем среди монстров пронеслось какое-то движение, их безобразные лица повернулись к нему, и в то время как двое из них потащили свою добычу назад, группа возобновила свое медленное продвижение, борясь со стихией.
Фрейр закрыл глаза и уронил голову. Ему не было необходимости ни смотреть в их сверкающие темным блеском глаза, ни видеть отсвет их кривых сабель, чтобы знать, что в конце концов скорая смерть настигнет его.
Перед его закрытыми глазами стояла картина, которую он наблюдал на пустынной дороге, и видение это было столь отчетливым и жутким, что сама смерть не могла с ним сравниться. Чудовища покидали Черные Земли, двигаясь цепью друг за другом. Там были гоблины, закованные в доспехи, полудикие орки и тролли, люди-псы, которых называли кобольдами, изможденные вампиры, худоба которых была невероятной, и многие другие твари, которых никто не смог бы назвать. Фрейр, онемевший от ужаса, смотрел на этот темный поток, бесшумно катящийся к долине, медленный, как тающий лед. Но вот перед ним на миг промелькнуло видение, слишком невыносимое, чтобы тут же не отвести от него взгляд и не броситься бежать, охваченному безумием, яростью, отвращением и стыдом, забыв не только о Галааде, но и о всякой осторожности, с отравленной ужасом кровью и онемевшими членами. Там, в гуще этих страшных легионов, рядом с всадником, похожим на человека, держащим длинное копье из темного металла, он увидел сидящего на черной лошади, окруженного кольцом бородатых воинов Безымянного. Это существо повернулось к нему, словно почувствовало исходящий от него запах страха, и Фрейр разглядел его лицо… Невыносимое зрелище. Его лицо было в точности как…
Жестокость этого воспоминания вызвала у него отвращение. Он повернулся на бок, и его стало выворачивать наизнанку – до тех пор, пока он не превратился в неподвижную груду плоти, лишенную всяких сил, которой оставалось лишь дожидаться смерти. У поверхности земли ветер не так безумствовал, и Фрейр чувствовал себя почти покойно. Невыносимый образ, запечатленный в его памяти, понемногу рассеивался, а его мозг, почти независимо от его воли, сконцентрировался на детали, которой он вначале пренебрег, отупев от ужаса в тот момент. И чем больше он об этом думал, тем больше бородатые воины, окружавшие Черного Властелина и всадника с копьем, казались ему знакомыми. Особенно одно лицо навязчиво напоминало кого-то… Фрейр открыл глаза, ошеломленный тем, что пришло ему на ум. Вокруг Безымянного были гномы. А знакомое лицо принадлежало Рогору, принцу Черной Горы, наследнику потомства Двалина, которого все считали исчезнувшим. Он не мог ошибиться… Варвар, скорчившись, приподнялся. Утер. Надо, чтобы он узнал…