Тогда я была уверена, почти так же твердо, как сейчас, что живу последние часы. Мы бы не удержались в Париже с таким небольшим числом людей. Пришли бы другие и убили бы нас обоих.
Я решила умереть рядом с Хильпериком и жила в эти сумасшедшие дни с ощущением, смертельного наслаждения. Вели бы еще не было так холодно и этот дворец на Сене не был таким мрачным… Я помню нескончаемый дождь и могильный холод. Раздобыть дрова каждый раз удавалось только с большим трудом. Если бы меня не было там, возможно, Хильперик ушел бы вместе с войском и разбил походный лагерь, вместо того чтобы ждать своих братьев во дворце. Это было хуже всего — ожидать часа своей смерти посреди такого запустения.
Спустя некоторое время после того как Хильперик занял Париж и объявил себя королем, холод окутал столицу ледяным саваном. Вода в Сене замерзла, а общий вид города производил такое гнетущее впечатление, что многие невольно думали о небесной каре.
Взять город оказалось не более чем простой формальностью. Несколько солдат, охранявших въезды, готовы были служить любому, кто им заплатит, — чего они не могли ни от кого дождаться уже очень давно, — если только принц не захотел бы устраивать сражение под стенами древней столицы Хловиса, Небольшое войско Хильперика было достаточно внушительным, чтобы произвести впечатление на чернь, а также для того, чтобы занять две башни возле двух мостов, откуда открывался въезд в город. Однако этот успешный захват одновременно сделал очевидной и слабость нового хозяина Парижа, Хильперик быстро миновал разбросанные городские предместья, тянувшиеся по правому берегу Сены, и пересек реку, направляясь во дворец, — без всяких почестей и торжеств. Ни приветственных криков, ни знамен, ни цветов, устилающих дорогу… Лишь немногочисленные зеваки, которым с наступлением зимы было нечем заняться, вышли на улицы посмотреть, что происходит, а заодно получше разглядеть нового короля. Но те, кто успел мельком взглянуть на него, увидели молодого человека с мрачным взглядом и надменным выражением лица, который то и дело пришпоривал коня, проносясь по узким улочкам, словно боялся погони. Узнать в нем франкского принца проще было по длинным волосам, чем по манере держаться.
Однако ничто не нарушило его плана. Ничто, кроме самого главного: этот план оказался всего лишь химерой. Хильперик был воспитан в традициях преклонения перед богатством и безграничного почтения к могущественным особам. Эти богатство и могущество в его глазах воплощал собой даже не столько его отец, сколько его дядя, Хильдебер, король Парижский. Говорили, что сокровищ, собранных им в подвалах дворца на острове Сите, больше, чем у императора Константинопольского… Но Хильдебер был уже три года как мертв, и от этих сокровищ ничего не осталось. Дворец, который некогда служил резиденцией Юлиану Отступнику, потом самому Хловису, теперь был просто гигантской декорацией, пустой оболочкой, по коридорам которой гулял ветер, мрачно завывая и хлопая кожаными занавесями, уцелевшими кое-где на редких окнах. Пустой, ледяной и мрачный. Гробница. Склеп… Немногочисленные слуги, которые еще жили здесь, исчезали, как призраки, еще до того, как их успевали окликнуть. Когда удавалось разглядеть их поближе, было очевидно, что они скорее напоминают нищих, чем дворцовых обитателей. В кухнях не было ничего съестного, очаги давно потухли, конюшни и стойла опустели. И сам остров был под стать дворцу: словно осевший позади своих толстых каменных стен, он напоминал корабль, неподвижно застывший посреди Сены. Большая часть горожан, которых в древней столице Хловиса насчитывалось около пяти тысяч, обитали на левом берегу, по обе стороны длинной мощеной улицы, называвшейся Кардо, которая тянулась, постепенно уходя вверх по возвышенности, до самого горизонта, к Сансу и Орлеану. От римских терм ничего не осталось, и древние арены, отмечавшие западную границу города, тоже были разрушены. Город буквально лежал в руинах…
Сердце Хильперика сжималось от дурных предчувствий, когда он велел старику, исполнявшему обязанности дворцового управителя, проводить его в подвалы. Старик показал ему несколько пустых сундуков, покрытых плесенью, — все, что осталось от сокровищ Хильдебера…
— Здесь было больше золота, чем в Константинополе… — онемевшими губами прошептал принц.
— О, да, сеньор… Целые сундуки, полные золотых су, дорогой посуды и украшений… А потом наш король захотел спасти свою душу.
В конце жизни Хильдебер потратил все свои богатства, которые так долго и алчно копил, на пожертвования беднякам. Твердо убежденный, что нет такой вины, которую нельзя было бы искупить с помощью денег, он искренне надеялся таким образом успокоить свою совесть. Он опустошил все свои сундуки до самого дна, и в результате ни в Париже, ни в его окрестностях не осталось ни одного нуждающегося. Затем по настоянию епископа Германия [38] король велел переплавить всю свою золотую и серебряную посуду, чтобы оплатить строительство каменного собора, посвященного Деве Марии, прямо напротив дворца, на другом конце острова…
С наступлением вечера Хильперик мрачно смотрел с высокого донжона [39] на огороженную монастырскую территорию, над которой возвышался собор Девы Марии. С ним бок о бок соседствовал старинный собор Сен-Этьенн, [40] ветхое деревянное строение, которое, однако, ни у кого рука не поднималась разрушить, — не считая множества церквей, аббатств и часовен на острове и на левом берегу Сены.
В серых сумерках его взгляду представало воплощенное безумие Хильдебера.
В то время как стены дворца источали влагу и самые прочные ткани в его покоях покрывались плесенью в считанные дни — монашеские обители поражали роскошью, а их владения — обширностью, начиная с двух раззолоченных церквей вплоть до острова Сен-Мари, [41] где монахи пасли свои стада и который по этой причине парижане называли Коровьим островом. Вот на что ушло королевское золото. Неудивительно, что в Париже не осталось ни одного бедняка!
После смерти Хильдебера его брат Хлотар забрал себе то, что еще оставалось. Старый король никогда не чувствовал себя в безопасности в столице своего брата-врага, как, впрочем, и ни в каком другом городе. Опустошив дворец, он быстро вернулся в свои владения на севере. Мало-помалу алчная толпа нищих, куртизанок, золотых дел мастеров, меховщиков, крупной и мелкой знати, лжеученых покинула Париж, оставив вязкие, заросшие тиной берега Сены и несмолкаемый уличный шум ради Суассона или Реймса.