Еще один удар, подумал я. Меня будто накрыло волной прилива. Не первый раз отец выдергивал меня из привычного легкого образа жизни и ставил на незаконную дорогу. Сестра покойной матери, тетя Сьюзен и ее муж Гарри, которые очень неохотно согласились меня воспитывать, в таких случаях чувствовали себя оскорбленными, о чем тетя Сьюзен часто и с горечью говорила. Например, отец вырвал меня из средней школы, которая была «вполне хороша» для ее четырех сыновей. А он настоял, чтобы я брал уроки дикции и дополнительно занимался по математике, которая мне давалась лучше других предметов. После этого я провел пять лет в самой дорогой школе интенсивного обучения, в Молверн-колледже.

Мои братья-кузены и завидовали, и донимали меня насмешками. Они считали, что таким образом превратился из любимого последнего добавления большой семье в «единственного ребенка», каким был на самом деле.

Отец с момента моего добровольного приезда в Брайтон полагал само собой разумеющимся, что в последние три недели его законного попечительства я буду поступать так, как он скажет. Оглядываясь назад, я думаю, что многие семнадцатилетние парни, наверно, жаловались бы и бунтовали. Я могу возразить только одно: им не приходилось иметь дело с доверием и подтвержденным практикой благом отцовской тирании. И поскольку я знал, что отец никогда не действует мне во вред, взял конверт с деньгами и потратил их в магазинах Брайтона. Я покупал одежду, которая, на мой взгляд, могла бы убедить избирателей отдать отцу голоса, если они судят о кандидате по внешнему его юного сына.

После трех пополудни мы выехали из Брайтона. И не в утреннем сверхмощном черном лимузине с нервирующе молчаливым шофером (как оказалось, подчинявшимся инструкции отца «не объяснять»), а в веселом кофейного цвета «рейнджровере» с серебряными и золотыми гирляндами похожих на незабудки цветов, нарисованных на сверкающих дверцах машины.

— Я новый человек для избирателей, — усмехнулся отец. — Мне нужно, чтобы меня замечали и узнавали.

Едва ли он мог избежать внимания окружающих, подумал я. Вдоль всего южного побережья каждый прохожий оборачивался нам вслед. Но даже после этого я оказался не подготовленным к тому, что нас ожидало в Хупуэстерне (графство Дорсет). Там на каждом подходящем столбе и на каждом дереве висели плакаты, призывавшие: «Голосуйте за Джулиарда». Казалось, никто в городе не мог остаться в стороне от этого призыва.

Отец начал свою избирательную кампанию от самого Брайтона. Я сидел рядом с ним на переднем сиденье, и он не переставая меня инструктировал: что в новой роли говорить и чего не говорить. Что делать и чего не делать.

— Политикам, — объяснял он, — следует редко говорить всю правду.

— Но...

— И политикам, — продолжал он, — никогда не следует лгать.

— Но ты убеждал меня, что надо всегда говорить правду.

— Для тебя чертовски важно говорить правду мне. — Он чуть улыбнулся моей простоте. — Но люди, как правило, верят лишь тому, чему хотят верить.

А если ты скажешь им что-то еще, они назовут тебя нарушителем порядка и быстренько от тебя избавятся. Они никогда не вернут тебе твое рабочее место, даже если сказанное тобой будет подтверждено временем.

— По-моему, я это уже понял, — медленно проговорил я.

— С другой стороны, быть пойманным на лжи — политическая смерть. Я никогда этого не допускаю.

— А что ты ответишь, если тебе зададут прямой вопрос, а ты не можешь открыть правду и не можешь солгать?

— Можно сказать «как интересно» и переменить тему разговора.

Он вел «рейнджровер» на большой скорости и осторожно, так же он и жил всю жизнь.

— В течение нескольких следующих недель, — продолжал он, — люди будут тебя спрашивать, что я думаю о том или об этом. Всегда отвечай, что ты не знаешь и что им лучше обратиться ко мне. Никогда и никому не повторяй того, что я сказал. Даже если это было заявлено публично.

— Как захочешь.

— Запомни, выборы — это конкурс. У меня есть политические враги. Не каждое улыбающееся лицо — друг.

— Ты имеешь в виду... никому не доверять?

— Именно это я и имею в виду. Народ всегда убивает Цезаря. Не доверяй никому.

— Но это цинично!

— Это первое правило самозащиты.

— Я предпочитаю быть жокеем, — объявил я. — Боюсь, ты скоро узнаешь, что в каждой профессии есть своя доля негодяев и сплетников. — Он печально покачал головой. — Жокеи не исключение.

Он въехал в центр Хупуэстерна. Это оказался старый, исконно торговый город. Его древнее сердце окаменело в причудливо застроенном центре. А нынешняя коммерция обнаженно пульсировала в быстро растущих современных офисных зданиях и торговых аллеях, разместившихся с трех сторон вокруг кольцевой дороги.

— Город привык быть общиной фермеров, — словно лектор, объяснял отец. — Сейчас фермерство — это промышленность, такая же, как и завод; где делают электрические лампы и где работает большинство горожан. Мне нужны их голоса.

Я увидел, что штаб-квартира его избирательной кампании размещалась в примечательном доме-гибриде. Одна часть — фасад, выходивший старинными окнами в эркерах на мощенную булыжником площадь. И другая — позади, стена к стене к нему — похожее на коробку строение без архитектурных особенностей.

Одно из нескольких зданий, смотревших на стоянку машин размером в пол-акра.

Дом когда-то был обувным магазином, сейчас обанкротившимся из-за агрессивности местных торговых рядов. Основные жилые помещения для отца и для меня находились наверху. Внизу, рядом со штаб-квартирой, точно такая же дверь вела в благотворительную лавку.

Штаб-квартира политика оглушала жарким энтузиазмом, яркими цветными телефонами, поцокиванием стоящего на полу ксерокса, постоянными чашками чая. Ее заполняли столы, компьютеры, развешанные на стенах карты с цветными булавками; кипы справочников, коробки с конвертами и три женщины средних лет, наслаждавшиеся суетой.

Мы оставили машину на стоянке и безошибочно направились к «коробке», на стенах которой не только огромными буквами предлагалось «голосовать за Джулиарда», но и были вывешены три больших портрета моего отца. Все они изображали умного, добросердечного, дальновидного человека, который будет отлично работать в Вестминстере.

Три женщины встретили его возгласами радости и горой проблем.

— Это мой сын, — сказал он.

Женщины одарили меня веселыми улыбками. И осмотрели с головы до ног.

Три ведьмы, подумал я.

— Проходите, дорогой, — пригласила одна из них. — Хотите чашку чая?

Глава 2

Как я понял, дом-гибрид представлял собой постоянный избирательный офис партии, к которой принадлежал отец. Здесь прежний член парламента, Деннис Нэгл, проводил свои субботние «операции», то есть показывался избирателям и выслушивал местные проблемы, стараясь как можно лучше их разрешить. Бедняжка, едва перевалив за пятьдесят, умер от рака поджелудочной железы. Его честолюбивая жена, Оринда, как говорили, бурлила ядовитой злостью из-за того, что избирательный комитет обошел ее в пользу моего родителя. И теперь отец по настоянию партийного центра боролся за то, чтобы удержать за партией место в парламенте.