Я повернулась и уставилась назад, опираясь на перекладину, уже вставив в тетиву стрелу с простым оперением.
Только одна надежда. Я больше, чем ты. Смотри, Беллан!
Я выстрелила. Стрела взмыла вверх, серебристая на голубом фоне, пошла вниз, упала. Я направляла ее больше глазами, чем выпустившими ее руками.
И она попала.
Она попала!
Вопль, рев на трибунах, мужчины и женщины повскакивали с мест, воя от жестокой радости, ибо я сделала его — классический выстрел Сагари. Я перерезала вожжи Эссандара надвое..
Человек может спастись, когда у него рвутся вожжи, но это нелегко, а сейчас и вовсе невозможно. Слишком уж быстро он двигался, свесившись над своей тройкой. Натяжение, державшее его в устойчивом положении, теперь увлекло его вперед. Одна вожжа, все еще намотанная вокруг кулака, уволокла его вверх через передок, по спинам его тройки, кувыркающееся, голубое, вопящее существо, удерживаемое какой-то миг между бегущими лошадьми, а затем рухнувшее им под копыта, а после этого под колеса его же собственной колесницы.
Некоторое время гнедые продолжали бежать, потом стали, дрожа, пока за ними не явились конюхи.
Мы проехали тот шестой круг одни, быстро, ради удовольствия от быстрой езды, а не потому, что нам это требовалось, и толпа пела нам, когда мы мчались.
Если есть боги Сагари, то как же они, должно быть, смеялись! Даррос из Сигко, носящий алые цвета в честь Анкурума, Победитель. А второе место занял Гиллан из Солса — занял потому, что не осталось других, состязающихся за него.
СМЕРТНЫЙ, ТЫ ТЕПЕРЬ БОГ Трудно сперва поверить, что это не так, после того как тебя нарекут Победителем. Тебе не позволяют вспомнить, что ты создан из праха. Король, естественно, колесничий, но и я по-своему сравнялась с Дараком — тем последним выстрелом.
— Можно смело положиться, эта сука подорвет меня, — усмехаясь, заметил Дарак Маггуру, когда мы освободились наконец от приветственных криков, оваций, теснящихся толп, золотых венков и ушли со своими призовыми деньгами. По окончании скачек произошло многое, но оно было туманным и нереальным. Теперь Дарак вел меня в одну из комнат лекарей — вел, так как я идти не хотела. Мне представлялось, что там могут быть и другие — остатки их, стонущие и вопящие, но на самом деле мной занялись вполне приватно. Мы ведь, в конце концов, были Победителями. Одна пустая чистая комната и один лекарь. Он осмотрел мою левую руку. Кожа вокруг обломанного древка уже почти затянулась, но наконечник вошел глубоко. При виде быстро заживающей раны он нахмурился и простерилизовал свой нож. Странное дело, я на тех скачках не чувствовала себя женщиной и почти не ощущала боли. Я села и без колебаний подняла руку, и в тот миг, когда нож рассек мне кожу, жгучая боль пронзила все мое тело, словно добела раскаленное копье.
Я снова открыта глаза, и обнаружила, что он закончил оперировать меня, забинтовав и левую руку и правую там, где я содрала кожу, срывая с нее щит. Дарак и Маггур исчезли.
— Я их выставил, — строго сказал лекарь. — Они суетились больше, чем ты, девушка. У тебя по крайней мере хватило здравого смысла упасть в обморок и уберечь меня от дальнейших хлопот. — Он приводил в порядок свои вещи и мыл руки. — Вот твой наконечник стрелы. Ты можешь продать его за десять серебряных монет. И твои волосы, дюйм с чем-нибудь, тоже сорвут хорошую цену. Классический выстрел.
Он крякнул и вид у него был не очень одобрительный. Полагаю, благодаря Анкурумским играм он сталкивался с ранениями и потяжелее моего. Когда он ушел, я лежала, не двигаясь, в своеобразном оцепенении, тяжелом, но не сонном, в меланхолии после страсти и страха. Через некоторое время я расстегнула беспокоивший меня левый браслет, и на ложе упал сухой листик лозы. Я подняла его, и он рассыпался у меня в пальцах. Я молилась богине по-человечески, а она услышала ли она? Она ли даровала нам победу на скачках и мне — жизнь Дарака? И все же я убила — Эссандара. Я знала, что он умрет. Что-то она думала обо мне теперь, та куколка — богиня на холмах.
Я встала, гадая, куда ушел Дарак, стремясь стряхнуть обрушившуюся на меня растущую депрессию.
Отодвинув занавеску на двери, я вышла в коридор. Там никого не было.
Все было очень тихо. Мною овладел внезапный, иррациональный страх. Я даже не помнила, каким путем мы пришли сюда. Потом шаги. Я напряглась. Из-за левого угла появилась прихрамывающая тень с покрывалом из темной ткани на плече.
— Вот, — сказал Беллан. — Возьми этот плащ и надень его. Я рад, что ты не стыдишься своего тела, но оно вызывает несколько чрезмерный интерес. Я взяла плащ и завернулась в него. Лицо у Беллана было сухим, замкнутым и очень усталым; казалось, оно имело то выражение, какое я ощущала под шайрином.
— Хорошие скачки. И ты с успехом сделала свой выстрел. Я знал, что у тебя получится. Учебный скаковой круг — это одно дело, а Прямая — совсем другое.
— Беллан, — тихо произнесла я, — я сожалею, что разделалась с твоим кровником. Право разделаться с ним принадлежало не мне.
Беллан неловко пожал плечами.
— Я обрадовался, увидев как он пропал — так вот. Даже не погиб, как я слышал, но осталось от него немного. Даже меньше… — Он оборвал фразу. — Два года я жил надеждой увидеть, как с этим человеком обойдутся так же, как он обошелся со мной, жил ради этого, жил из-за этого. А теперь, — он покачал головой, — с этим покончено.
Он пошел по коридору, и я последовала за ним.
— Улицы забиты народом, — сказал он. — Мы выберемся как можно быстрей и тише. Я послал твоего Дарроса вперед. Толпы с вас хватит и сегодня вечером — на пиру у Градоначальника в честь Победителей игр.
Мы отправились в городской дом Распара, — маленький и даже не особенно уютный. Я приняла ванну и тихо лежала, пока великанша с виллы выбивала из меня синяки. А потом уснула. Когда я проснулась, солнце уже заходило, окрашивая медно-красным белые стены. Дарака я не видела с тех пор, как врач вырезал мне из руки наконечник, не увидела и сейчас. Вошли три незнакомых женщины и сказали, что они оденут меня для пиршества Победителей. Я чувствовала себя такой усталой, отупевшей и опустошенной, что казалось, будто я двигаюсь назад во времени — к вечеру ужина у посредника, с которого все и началось.
Похоже, я должна была облачиться в женский наряд, но в цвета колесницы. Они приготовили три платья и хотели одеть меня в алый шелк, но я выбрала вместо этого черный бархат — новомодное платье с ниспадающими красивыми складками. Его длинные тесные рукава скроют бинты. Они уложили мне волосы, завили и заплели их, и вплели в них ярко-красные бусы, похожие на капли крови. Принесенный ими шайрин был невероятным — черный шелк, расшитый вокруг глаз алой нитью. Работали они даже быстрей, чем те другие с белым платьем.
После того, как они ушли, я некоторое время сидела одна, а потом покинула комнату и спустилась по узкой лестнице в круглый зал. Он пустовал, если не считать Распара, наливавшего себе вино за порфировым столиком. Он остановился и поклонился мне.