— Я собираюсь сделать канал связи из материала корпуса, — объяснил он Мэри. — Пошлю ремонтного робота к входному люку, он снимет ленту вдоль всей длины корпуса. Мы получим метров двадцать ленты вроде длинного и тонкого стержня. Робот может стоять в открытом входном люке, или даже снаружи при закрытом люке, и держать этот стержень, идущий к их кораблю. Потом я осторожно двину корабль как можно ближе к лаагскому. Ты наблюдай за экраном — вдруг я не почувствую, когда стержень коснется корабля, или робот не сообщит о контакте. Я хочу остановить «ИДруга», как только мы соприкоснемся. У нас будет буфер как минимум в двадцать метров.

Робот так и сделал. И Джим так и сделал. Джим почувствовал, как с корпуса снимается лента. Это было не больно, хотя на общее ощущение наложился какой-то непривычный дискомфорт. Но когда робот попробовал вытянуть получившийся стержень, возникла проблема. Длинный и тонкий стержень оказался слишком гибким. Вместо того чтобы вытягиваться к чужому кораблю, он стал мотаться туда-сюда, так как свободный конец его сначала болтался позади. Как только он приблизился к тому концу, который держал робот, его вынесло в сторону. Он был не в состоянии удержаться на середине.

Постепенно, однако, колебание замедлилось. Когда амплитуда сократилась до трех-четырех метров, Джим начал медленно продвигать «ИДруга» к лежащему рядом кораблю.

Наконец болтающийся кончик стержня задел корабль лаагов. Джим почувствовал это прежде, чем Мэри объявила о контакте.

— Все в порядке! — сказал он. — Я его ощущаю — я ощущаю этот корабль! Очень странное ощущение...

Ему показалось, Мэри что-то сказала, по голос ее звучал очень смутно, словно на большом расстоянии. Так или иначе, он уже перевел внимание внутрь чужого корабля и изумленно погрузился в то, что там увидел.

Глава четырнадцатая

В запечатанном чужом корабле царила абсолютная темнота, так что обычным зрением Джим ничего не видел. Он скорее ощущал все, но с такой ясностью, что в его разуме возникла картина не хуже, чем если бы корабль был освещен внутри.

Сразу стало ясно, почему корабли лааги всегда выглядели беременными. Второй член экипажа сидел не за первым, как у людей, а под ним. Между сиденьями не было никаких перегородок, и они были так близко, что даже люди могли бы протянуть руку вверх или вниз и обменяться рукопожатием с товарищем.

Но кто бы ни были пилот и стрелок этого корабля — если лааги разделяли обязанности членов экипажа именно так, — они давно погибли. Джим чувствовал, что в атмосфере корабля еще оставался кислород, но недостаточно, чтобы человеческое тело могло спокойно там находиться. Насколько он мог судить, атмосфера была насыщена серой, но какие еще вещества, слабее пахнущие, там присутствовали, он мог только гадать.

Места команды в корабле находились перед открытым пространством, разделенным на секции. Похоже, это были койки или складские помещения. Сиденья выглядели как чашечки на подставках, окруженные металлическими на вид кольцами. Подставки наклонялись вперед так, что чашечки находились в центре колец, параллельно полу.

Внутренняя сторона колец была утыкана легко узнаваемыми ручками, кнопками и рычажками. На самих чашечках находилось нечто невообразимое: что-то вроде стопки петлеобразных костяных или хрящевых колец диаметром от четверти до половины метра. Они были затянуты чем-то вроде темной тонкой кожи. Теперь, однако, эта кожа высохла и треснула, и сквозь щели виднелись петлеобразные кольца. Очень сложно было связать свисавшие с чашек остатки кожи с какой-либо мыслимой формой живого существа.

Приборы и панель управления, похоже, тоже не работали. На всякий случай Джим силой разума понажимал на кнопки и переключатели, как он это делал на «ИДруге», но ничего не произошло. Корабль был мертв, лишен энергии. Джиму осталось разгадывать смысл того, что он уже нашел, и еще чего-то неуловимого, что он мог и не заметить, будь он во плоти.

Это было странное внетелесное ощущение, отчасти отвращение, отчасти грусть, с долей отчаяния, как на кладбище. Как только он его заметил, оно стало расти, усиливаясь с шепота до крика в его разуме. В конце концов он попросту сбежал наружу, на поверхность корпуса корабля лаагов.

Там он наконец заметил, что Мэри зовет его.

— Джим! Ты меня слышишь, Джим? Джим, если ты меня слышишь, попробуй ответить...

Отчаяния в ее голосе не было, но он внезапно представил себе, каково ей оказаться одной на корабле, которым она не могла управлять, без всякого контакта с единственным живым существом, до которого она могла докричаться.

— Извини, Мэри, — отозвался он, — со мной все в порядке. Погоди, я сейчас вернусь...

Он перевел свое сознание по стержню через робота обратно в корабль. Мэри, показалось ему, была очень напряжена, хоть и говорила обычным ровным тоном.

— Джим, что случилось? Что там такое? Почему ты мне не отвечал?

— Извини, — повторил он. — Мне очень жаль. Я не заметил, что ты не перешла со мной. А почему, кстати, ты не перешла?

— Да я вроде бы перешла, — ответила она. — Я что-то почувствовала. Что-то ужасное. Но тебя было не дозваться.

— Там останки двух лаагов, — сказал Джим. — И они, и корабль давно мертвы. Я пошлю робота взломать их люк и сфотографировать все что можно. Потом мы отойдем, рассмотрим снимки и попробуем разобраться... — Он внезапно замолчал, а потом задумчиво протянул: — А почему, собственно, я с самого начала не послал туда робота? Это было бы куда разумнее, чем отрезать ленту и соединяться с тем кораблем.

Потом вдруг он опять прервал себя.

— Нет, я рад, что посмотрел сам. Там что-то есть, какое-то ощущение, которое не попадет ни на один снимок. Я думаю, это то, что чувствовали лааги... когда они умирали. Запись робота это не зафиксировала бы, и мы так никогда бы об этом не узнали. Ты ведь тоже что-то почувствовала?

— Да, что-то как будто меня коснулось, — подтвердила Мэри. — Но описать это я не могу.

— И я не могу, — сказал Джим, — но попробую. И ты попробуй. Давай сравним впечатления и посмотрим, не сможем ли мы их определить в человеческих терминах.

По ходу разговора он отправил робота на корабль лаагов. Этот робот на самом деле был инструментом для любых работ, одним из самых полезных на борту истребителя. Изначально его спроектировали просто для ремонта повреждений, если и пилот, и стрелок либо заняты боем не на жизнь, а на смерть, либо ранены и физически неспособны производить ремонт. У робота было коренастое бочкообразное туловище и множество гибких рук. Внутри туловища, кроме автономного двигателя, находились бесчисленные инструменты, которые робот мог прикрепить к одной из рук. Постепенно робот развился до такой степени, что мог решить любую проблему пилота или стрелка, от приготовления еды и питья до медицинской помощи при ранениях.

А еще члены экипажей находили с его помощью любые упавшие мелкие предметы, которые закатывались в уголки и закутки между приборами и оборудованием, которыми был плотно набит корабль.