Какая-то нотка в голосе заставила меня повернуть голову, несмотря на упадок сил.

Ближе всех к нам был Ройял. Он перекатился на бок, свернувшись калачиком от боли. Что-то странное было с его спиной... Мне пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем я поняла, на что смотрю. У него на спине торчали две пары крошечных сморщенных крыльев, мокрых от крови, и они расправлялись прямо на глазах, росли с каждым ударом сердца Роняла.

– У них крылья! – прозвенел голос Хафвин. – У них у всех есть крылья!

Иви опустился на пол у наших ног:

– Посмотри, что у тебя на животе.

Я почти боялась посмотреть, боялась того, что могла увидеть. Ко это оказалась всего лишь бабочка, точно на месте раны. Тополевая ленточница, точно как та, чьи крылья теперь носил Ройял. Только когда Иви потянулся к ней пальцем, до меня дошло, что она сидит не на мне, а во мне. Бабочка была впаяна мне в кожу.

Я не успела ни испугаться, ни ужаснуться, ничего не успела. Мир вокруг покачнулся, и настала тьма. Во тьме не было ни видений, ни пророчеств – только благословенное забытье.

Глава 36

Я очнулась на кровати такой же черной, как окружавшая меня темнота. Черная ткань красивыми складками ниспадала с черных деревянных перекладин балдахина. Я лениво подумала, что это похоже на кровать королевы, – и страх тут же пронзил меня будто копьем. Просыпаться в постели королевы – не к добру.

Наверное, я дернулась сильнее, чем думала, потому что наткнулась рукой на чье-то плечо. Я подскочила и вгляделась в темноту. Посреди кровати лежал Гален, спокойно и размеренно дыша. Он был обнажен, как и мы. Мы – потому что с другой стороны от Галена лежал Никка. То, что в постели Андаис мы оказались втроем, нисколько меня не утешило.

Я осмотрела комнату: она вся была черная, если не считать зажженного ночника – большого медного светильника в центре комнаты. Почему не светятся стены? Куда подевался свет ситхена?

Во тьме что-то задвигалось, и я напряглась, думая, что это королева, – но ее белая кожа светилась бы в сумраке. Я поняла, кто там, еще до того, как он попал в круг янтарного света. Дойл в плаще таком же черном, как и он сам, миновал освещенную зону и неслышно шагнул к постели.

– Дойл! – Я даже не попыталась скрыть облегчение в голосе.

– Как ты себя чувствуешь? – Низкий голос раскатился по комнате, и от одного его звука утих ужас, подхлестывавший мой пульс.

– Прекрасно. Почему мы здесь?

– Потому что так пожелала королева.

Ответ мне не понравился. Сердце опять тревожно забилось. В темноте кто-то засмеялся – и я едва не задохнулась от страха. Рядом напрягся Гален, и я поняла, что он тоже проснулся. Он не двигался, чтобы не поняли, что он не спит. Я не стала его выдавать, хотя знала, что притворяться все равно бесполезно.

Смешок прозвучал вновь, и принадлежал он не королеве. Мне удалось сделать вдох.

– Кто здесь?

В дальнем углу кто-то зашевелился. Я уловила очертания бледной фигуры – светлые волосы, бледная кожа, белый плащ. Он был настолько же бледен, насколько черна была комната, он будто соткался из этой тьмы, как призрак. Но я знала, что он не призрак.

Света фонаря хватило, чтобы я его узнала.

– Иви, – не слишком радостно буркнула я. Он меня напугал.

– Неужели ты не рада меня видеть, принцесса? А я-то без колебаний пожертвовал ради тебя своим плащом...

– Почему ты забился в угол? И что здесь такого смешного?

– Твой испуг, когда ты поняла, где оказалась. Я сел там, где потемней, потому что ближе к фонарю я бы уже не спрятался – слишком светлая одежда.

Он встал и подошел к кровати – усмешка за время этой короткой прогулки куда-то подевалась, – прислонился плечом к резному столбику кровати и запахнул плащ поплотнее, словно замерз. Волосы, украшенные лозами и листьями, большей частью скрывались под плащом, а вокруг головы образовывали подобие капюшона.

– А остальные где? – спросила я.

– Набирают добровольцев, – ответил Иви.

Гален, лежа на животе, слегка приподнялся, чтобы разглядеть Иви и Дойла.

– Хватит цедить слова в час по чайной ложке. Расскажи толком, что случилось, пока мы спали.

То, что меня испугало, Галена только разозлило.

Я услышала, как отворилась дверь в ванную, а потом в свете фонаря на пороге показался Рис. На нем тоже был плащ, и на виду остались только лицо и волосы.

– Вы многое пропустили, – устало сказал Рис.

Он подошел к кровати, став чуть впереди Иви.

– Настолько много, – подхватил Дойл, – что я не знаю, с чего и начать.

– И почему меня это не успокаивает? – хмыкнул Гален.

– Он не собирался нас успокаивать, – сказал Никка. – Он – Мрак, неумолимый и пугающий.

Я попыталась сесть, и у меня на животе что-то трепыхнулось, Я вздрогнула, глянула вниз и обнаружила, что все это мне не приснилось. Во мне сидела ночная бабочка, точно на месте бывшей раны. Я оперлась на локоть и осторожно потрогала верхние серо-черные крылышки бабочки. Она раздраженно дернулась, блеснув красно-черным великолепием нижних крыльев – кровью и тьмой, превращенными в сияние. Крылья хлопнули мне по животу, и я могла бы поклясться, что почувствовала царапанье под кожей. Я снова потянулась к бабочке – на этот раз к голове с перистыми усиками. Пока я не дотронулась до нее, она сидела спокойно, а под прикосновением распахнула крылья и будто попыталась отпрянуть. Я явственно ощутила ее движение – нижняя часть тела бабочки била утоплена в мою плоть.

Я отдернула пальцы и разглядела на них цветную пыльцу, как будто прикоснулась к настоящей бабочке.

– Да что же это, во имя Дану [23] ?!

– Это ненадолго, Мерри, – сказал Дойл. – Вскоре она станет только рисунком на твоей коже.

– Вроде татуировки? – спросила я.

– Да, что-то близкое.

– А сколько еще она будет вот так двигаться?

– Несколько часов.

– Ты такое видел раньше, что ли?

– Видел, – ответил за него Никка, повернувшись ко мне и тоже опершись на локоть. В ямке между его ключицами белел цветок, очень яркий на темно-коричневой коже. Желтая сердцевинка и пять белых лепестков поднимались над поверхностью тела, но стебель терялся в коже. Как и моя бабочка, цветок был живым и настоящим, но впаянным в тело.