Он поклонился всем присутствующим и просто отошел обратно к стене, ясно дав понять, что с него на сегодня вопросов достаточно. Китто, полусидхе-полугоблин, вернулся на место еще раньше. Он был всего четырех футов ростом, и потому большинство журналистов расценивали его как ребенка. Он был достаточно стар, чтобы помнить дохристианские времена, но его внешность вводила прессу в заблуждение – очень уж заурядно он выглядел в своих джинсах и футболке, с темными очками на глазах, с бледной кожей и короткими черными кудрями. У королевы не было в запасе выходных костюмов для мужчин его роста. Королевской портнихе не хватило времени даже подготовить ему обычную перемену. Он тихонько устроился у стены.
– Принцесса Мередит, как же вы выберете мужа из этих роскошных мужчин? – спросил репортер.
– Приз достанется тому, от кого я зачну ребенка, – сказала я, улыбаясь.
– А если вы полюбите другого? Что, если вы полюбите не того, от которого забеременеете?
Я вздохнула и позволила улыбке уйти с лица.
– Я – принцесса и наследница трона. В королевских браках любовь никогда не бралась в расчет.
– Но ведь по традиции положено иметь одного жениха, пока не наступит беременность, и менять его, только убедившись в бесплодии?
– Да, – сказала я, мысленно прокляв этого знатока наших обычаев.
– В таком случае почему у вас такой гарем из мужчин?
– А если бы вы получили такой шанс, вы бы им не воспользовались? – спросила я, вызвав смех. Но сбить их с курса не удалось.
– Вы выйдете замуж за того, кого не любите, лишь потому, что он стал отцом вашего ребенка?
– Наш закон высказывается на этот счет совершенно ясно. Я выйду замуж за отца моего ребенка.
– Кем бы он ни был? – не мог поверить другой репортер.
– Таков закон.
– А если одна из подруг вашего кузена принца Кела забеременеет раньше вас?
– В таком случае, по воле королевы Андаис, он станет королем.
– Так это своего рода гонка?
– Да.
– А где сейчас принц Кел? Его не видели уже около трех месяцев.
– Я не сторож своему кузену.
На самом деле он был в заключении – за многократные попытки убить меня и за другие преступления, которые королева не желала даже называть двору. За кое-какие из них полагалась смертная казнь, но Андаис выторговала у меня жизнь своего единственного ребенка. Его изолировали на полгода, подвергнув пытке той самой магией, которую он использовал против людей – потомков сидхе. Слезами Бранвэйн, одним из самых тайных наших зелий. Это афродизиак, преодолевающий любую волю. Он заставляет сгорать от жажды прикосновений, от жажды разрядки. Кела приковали к полу и намазали Слезами. При дворе заключали пари, выдержит ли эту пытку тот слабый рассудок, с которым он родился. Не далее как вчера королева поддалась на уговоры одной из женщин его гвардии и послала ее утолить его жажду, сберегая душевное здоровье Кела. И тут же было совершено три покушения на мою жизнь и одно – на жизнь королевы. Это нельзя было счесть простым совпадением, но королева любила своего сына.
Мэдлин оглядывала меня с подозрением.
– Вы хорошо себя чувствуете, принцесса?
– Прошу прощения, я немного устала, кажется. Что, я пропустила вопрос?
Она улыбнулась и кивнула.
– Боюсь, что так.
Она повторила вопрос, и я пожалела, что все-таки расслышала его.
– Вам известно, где находится ваш кузен?
– Он здесь, в ситхене, но чем он занят в эту минуту, я не знаю. Прошу прощения.
Мне нужно было уйти от этой темы и вообще с этой сцены. Я подала сигнал Мэдлин, и она закрыла пресс-конференцию, пообещав устроить фотосессию через день-другой, когда принцесса окончательно выздоровеет.
Волшебное созданьице с крылышками бабочки впорхнуло под объективы. Фея-крошка. Шалфей, с которым я "спала", мог вырастать почти в человеческий рост, но большинство его сородичей всегда были размером с куклу Барби или даже меньше. Королева не обрадуется, узнав, что малютка показалась прессе. Когда журналистов пускали в ситхен, самые далекие от людского облика фейри должны были держаться подальше от них, особенно от камер, под угрозой монаршего гнева.
Малютка была голубовато-розовая, с блестящими голубыми крыльями. Фея пролетела сквозь строй прожекторов, прикрывая глаза крошечной ладошкой. Я думала, что она подлетит ко мне или к Дойлу, но она выбрала Риса.
Она спряталась в его длинных белых кудрях и прошептала что-то стражу на ухо, закрываясь его шляпой, как щитом. Рис поднялся и подошел к нам, улыбаясь.
Дойл стоял совсем рядом со мной, но я не сумела разобрать, что прошептал ему Рис.
Дойл кивнул, и Рис вышел первым, унося крошечную фею, так и оставшуюся под защитой его кудрей. Я хотела спросить, что же такое важное стряслось, что Рис не стал дожидаться ухода прессы. Кто-то крикнул:
– Куда вы, Рис?
Но Рис только махнул рукой и улыбнулся в ответ.
Дойл помог мне встать, и стражи сомкнулись вокруг меня разноцветной стеной, но репортеры не хотели нас отпускать.
– Дойл, принцесса, что случилось?
– Что сказала малышка?
Пресс-конференция была закончена, и вопросы мы проигнорировали. Может, стоило бы дать им какое-то объяснение, но Дойл то ли не считал это нужным, то ли не знал, что сказать. Его рука, на которую я опиралась, была напряжена, а значит, сообщение Риса его потрясло. Чего же все-таки боится Мрак?
Стена разноцветных широкоплечих мальчиков сопроводила меня со сцены и из зала. Оказавшись в коридоре, вдали от прессы, я прошептала:
– Что случилось?
Современная технология – чудесная штука, но мне не хотелось, чтобы наш разговор уловил какой-нибудь сверхчувствительный микрофон.
– В одном из коридоров у кухни лежат два трупа.
– Фейри? – спросила я.
– Один, – ответил Дойл.
Я споткнулась на своих каблуках, попытавшись остановиться, когда он продолжал тащить меня вперед.
– А второй?
Он кивнул:
– Вот именно.
– Что, репортер?! Кто-то из них решил прогуляться?
Холод наклонился к нам из общего строя.
– Это невозможно. Здесь везде заклятия, которые не выпустят человека за пределы безопасной зоны внутри ситхена.
Дойл смерил его взглядом.
– Ну так скажи, откуда взялся в нашем ситхене мертвый человек с фотокамерой в руке.