— Она давно ушла? — спросила Маша.
— С час назад. По-моему, она волновалась, — с намеком добавил Дед. Вот так, по-разведчицки: вроде ни о чем не спросил, а отвечать надо. Или признаваться, что убежала от Наташки, вот она и волнуется. Или врать: «Не знаю, что ей в голову пришло». Хотя можно и просто уйти от разговора.
— Пойду к Наташке. — Маша отодвинула пустую тарелку.
— А второе?
— Не могу. Я и так уже за месяц поправилась на целых шестьсот граммов!
— Растешь.
— Толстею.
— К ночи дождь обещали, возьми зонтик, — сказал Дед и продолжал в сторону, как о неважном: — Все льет и льет. Слышала, на пустыре сарай ушел под землю? Там катакомбы залило дождем, и все обвалилось.
— У нас это каждый год, — ответила Маша. Почему вдруг Дед заговорил про катакомбы?! В горле сразу пересохло, и «год» она еле выговорила.
— И знаешь, что интересно? — не глядя на нее, продолжал Дед. — Сарай был из старого автобуса. Он так целеньким и съехал в яму. А под ним нашли две лопаты — как они вывалились, если дверь закрыта, замок на месте?!
Маша перевела дух:
— Это не мы, Дед!
— Знаю, вы только Белого Реалиста искали.
— Наташка проболталась?!
— Нет, Наташка держалась, как Штирлиц в подвале у папаши Мюллера. Я догадался, когда ты наследила в коридоре: светлая грязь — из катакомб. Муха, кончай эти игры! — приказным тоном сказал Дед. — По катакомбам и вообще ходить опасно, а осенью — просто гроб! Дожди, земля тяжелеет и давит на кровлю, вода все размывает...
— Да нет же, там сухо, — возразила Маша и по быстрому взгляду Деда поняла: он совсем не был уверен в том, что она лазила в катакомбы. — Подловил, да? Справился?
— Не обижайся, Муха. Должен же я знать, где бывает моя внучка. А то не нравятся мне эти лопаты, проходящие сквозь стены. Самосвалов расспрашивал про мужчину в синих джинсах. Вы его не встречали?
Маша ковырнула вилкой подсунутый Дедом салат из помидоров. И стала есть. Воспитанные девочки не говорят с набитым ртом. Воспитанные девочки жуют и думают, что сказать Деду. Признаться, что встречали? Тогда уж точно не видать ей бобрищевских катакомб!
— Значит, встречали, — заметил Дед.
— С чего ты взял?
— У тебя глаза рыскнули.
— Ну, это несерьезно, Дед! — разочаровалась Маша. — Я думала, что ты меня как-то по-особенному, по-разведчицки расколол. А ты как мама глаза бегают — значит, виновата.
— А еще у тебя дыхание участилось и пот выступил на лбу...
— Я так ем. До пота.
Дед пропустил эту реплику мимо ушей.
— ...Причем я снял твою реакцию на глазок, без полиграфа. Ты сильно среагировала. Муха. Сильнее среднего. Значит, вы не просто встречали человека в синих джинсах. Вы от него еле ноги унесли!
— А полиграф — это детектор лжи?
— Сама знаешь! — отрезал Дед. — А твои вопросы не сбивают меня с толку, а только подчеркивают, что и прав. Муха, это уже серьезно! Самосвалов разыскивает Джинсового второй день, а сегодня, видишь, нашел и чуть не схлопотал от него пулю. Ну-ка, выкладывай все, как было!
Маша поколебалась и рассказала Деду все.
Она проснулась из-за того, что мокрый, воняющий половой тряпкой Барс залез к ней на подушку и стал вылизываться. В последнее время он совсем обнаглел. Наверное, по-кошачьи чуял, что скоро в доме будут жить другие люди. Еще неделю назад Маша выбросила бы нахала за окно, а сейчас только щелкнула по уху и встала. Пускай валяется, все равно придется стирать наволочку.
Барс замурлыкал и стал перекатываться с боку на бок — требовал, чтобы почесали живот. Маша почесала. Она чувствовала себя предательницей. Неизвестно, как обойдутся с Барсом новые хозяева, а брать в Москву старого полудикого кота нельзя. Ему нужны мыши, чтобы охотиться, крыльцо, чтобы точить когти, соседские коты, чтобы драться, забор, чтобы сидеть, и вся улица, чтобы гадить. А Маше нужно кое-что побольше. Например, Париж очень хочется увидеть. И голубые океанские бухты с белым песком. И китов. И жаркие страны, где попугаи летают стаями, как у нас воробьи. Поэтому Маша поедет в Москву, чтобы, когда придет время, поступить в университет. Хотя Укрополь жалко до слез.
Ночью прошел дождь, и в саду за раскрытым окном шелестели капли, скатываясь с листа на лист. Хлестнула ветка; вода с нее посыпалась, как из душа. Кто-то жалобно ойкнул. Наташка, кто же еще. Ведомая заходила за Машей с первого класса. Вернее, тогда ее приносили. Все взрослые в Наташкином семействе работали на тарном заводе, а там начало смены в семь. Сонную хнычущую Наташку притаскивали к Машиной маме, а потом уже она вела обеих первоклассниц в школу. Наташка привыкла рано вставать. Проснешься, а она уже сидит в саду и от нечего делать грызет сорванное с дерева яблоко или, когда холодно, клюет носом на диване в гостиной.
Наливая себе чай. Маша услышала, как за окном опять хлестнула задетая ветка, обсыпав кого-то дождевой водой. Наташка зашипела:
— А ты ш-што здесь делаешь-шь?
— А угадай с одного раза, — ответил Петькин голос.
— Вот я тебе угадаю по лбу! Куда вы вчера мою Марусю увели?
— Тебя забыли спросить! — огрызнулся Петька.
— Я все слышу, — негромко сказала Маша, боясь разбудить Деда. Мама уже уехала на работу. Хоть и на новой машине, а до Сочи неблизко.
— Маш, она меня выгоняет! — пожаловался Петька.
— Марусь, че он тут расселся?! — пожаловалась Наташка.
Они не могли поделить Машу примерно с июня, когда Петька влюбился.
— Я сейчас. — Маша положила в сумку несъеденный бутерброд и пачку печенья. Придется завтракать всухомятку, друзья дороже.
Выйдя на крыльцо, она услышала:
— Я Марусе лучшая подруга, а ты — никто и звать тебя никак!
— Лучшая подруга — змея на груди, — тоном бывалого человека ответил Петька.
— Это почему?
— Да потому, что вы любите одно и то же.
— Ну и что? — Наташка подумала и догадалась: — Тебя, что ли?
— А то кого ж еще?! — ответил Петька. — В этом корень противоречий: вы привыкли все делить пополам, всякие там шоколадки, жвачки. А мужчина пополам не делится! Начинается соперничество, ревность, интриги...
Петька сидел спиной к Маше. Она подошла совсем близко и поверх его головы сделала знак Наташке: молчи!
— ...И вот перед свадьбой ты говоришь жениху: «Она сказала, что тебя не любит, а просто все девочки выходят замуж, и ей тоже охота прокатиться на машине с ленточками». Жених в отчаянии, ты его утешаешь, потом в твоих сестринских объятиях прорывается страсть...