– Такое делают не часто.
– Но разве она не припомнит этот маленький параграф закона, если Таранис убьет ее наследницу?
– Даже Андаис не осмелится наслать слуа на короля.
– Повторюсь – даже король не осмелится убить наследницу Андаис.
– Думаю, ты ошибаешься, Мередит. За эту тайну он может решиться.
– Как и Андаис решится натравить на него слуа за это преступление. Даже Король Света и Иллюзий не найдет иного выхода, как бежать от них.
Она взяла стакан с подноса, который горничная все еще держала наготове, и сделала большой глоток, прежде чем сказать:
– Боюсь, что король не осознает этого так ясно. Я... Я не хотела бы стать причиной войны между дворами. – Она еще раз отпила из бокала. – Я всей душой желаю, чтобы Таранис годами терпел наказание за свое высокомерие, но не от Воинства. Такого я не пожелаю никому, даже Таранису.
Меня однажды преследовали слуа, так что я могла согласиться, что они ужасны. Но не настолько все же. По крайней мере они убивают быстро – ну, могут, конечно, съесть заживо, но это все равно не так уж долго. Они не пытают. Не растягивают смерть. Бывает смерть и похуже, чем попасться Воинству.
И еще я знала то, чего Мэви знать не могла. Царь слуа Шолто, Властелин Всего, Что Проходит Между, которого именовали Отродьем Тени, но никогда – в лицо, не был слишком предан Андаис – да и вообще никому другому, кстати. Он выполнял свои обязательства, но политика Андаис скатывалась в последние годы все ниже и ниже, и сейчас королева зависела, слишком сильно зависела от слуа в качестве средства устрашения. А они должны были быть действительно последней угрозой. В беседах с Дойлом и Холодом я выяснила, что Воинство стали использовать слишком часто. Они для этого не предназначались, и такое частое обращение к их помощи демонстрировало слабость позиции Андаис.
Но Мэви этого не знала. Никто при Благом Дворе этого не знал, разве что у них были хорошие шпионы... а шпионы должны были быть, если подумать. Но Мэви не знала точно.
– Ты считаешь, что королю станет известно о нашем разговоре? – спросила я.
– Не уверена, но он – бог или был им раньше. Я боюсь, что он нас обнаружит.
– Что ж, я хочу знать причину твоего изгнания – но и ты хочешь чего-то от меня. Хочешь так сильно, что рискнула ради этого своей жизнью. Так что это, Мэви? Что может быть настолько важным для тебя?
Она наклонилась вперед, все так же запахивая халат. Наклонилась так, что меня обдало ароматом масла какао от ее кожи и резким запахом рома изо рта. И она прошептала прямо мне в ухо:
– Я хочу ребенка.
Я так и застыла в наклоне, почти касаясь плечами Мэви, – не хотела, чтобы она видела выражение моего лица. Ребенка? Она хочет ребенка? А с какой стати говорить об этом мне? Мэви могла хотеть от меня чего угодно, я перебрала кучу возможностей, но ребенок в этот список не попал.
Наконец я взглянула ей в глаза:
– А что тебе нужно от меня, Мэви?
Она откинулась назад на спинку кресла, слегка повертелась в нем, устраиваясь поудобней, – мне это напомнило ее прежнее заигрывание.
– Я уже сказала, Мередит.
Я наморщила лоб:
– Я слышала, что ты сказала, Мэви, но я не понимаю... – Я осеклась и начала сначала: – Я не знаю, чем я могу тебе помочь.
Я сделала небольшое ударение на слове "я", потому что кое-что из нужного ей у меня было. У меня были мужчины.
Она оглянулась на мужчин, на всех мужчин, включая ее собственных телохранителей.
– Теперь ты понимаешь, почему я хотела поговорить об этом наедине? – В голосе слышались просительные нотки.
Я вздохнула. Я так хотела быть политикански-расчетливой. Хотела быть осторожной и недоверчивой. Но я и правда понимала, почему она не могла говорить при всех. Есть то, что выше политики, выше деления на наших и чужих, и одна из таких вещей – это просьба женщины к женщине. Мэви умоляла меня, пусть не словами. Да поможет мне Мать, я не могла разыгрывать непонимание.
– Ладно, – сказала я.
Мэви склонила голову набок:
– Что – ладно?
– Поговорим наедине.
Я почувствовала, как Дойл и Холод дернулись за моей спиной. Они не сдвинулись с места, не сделали ни шага, но напряглись так ощутимо, что едва не подпрыгнули.
– Принцесса... – начал Дойл.
– Все в порядке, Дойл. Ты, Холод и Рис посидите под зонтиком, пока мы будем вести наши дамские разговорчики.
Мэви нахмурилась, мило надув накрашенные бледно-розовой помадой губки. Она точно пришла в себя. А может, просто столько лет чувствовала себя Мэви Рид, секс-идолом, что забыла, как вести себя иначе.
– Я думала, что "наедине" – это чуть больше, чем в нескольких ярдах [10] от публики.
Я улыбнулась ей, без обиды и без намека.
– Ты продемонстрировала, что готова воздействовать на меня магией. С моей стороны было бы глупо доверять тебе безоговорочно.
Надутые губки превратились в тонкие, почти злые.
– А ты доказала, что можешь превзойти меня в магии, Мередит. Я не настолько глупа, чтобы испытывать судьбу вторично.
Повторюсь: я была вполне уверена, что не превосхожу Мэви в магии. Скорее всего меня выручили природные свойства, пробудившиеся, когда она швырнула свое волшебство в мое метафизическое "лицо". У меня это вышло невольно, и я не была уверена на сто процентов, что мне удастся повторить это, если придется. Но Мэви думала, что я могу это сделать по желанию, и я не собиралась ее разубеждать. Пусть думает, что я изумительно сильна и при этом параноик. Потому что я не намеревалась уходить из поля зрения моих людей. Быть сильными и подозревать всех – вот правило для королей.
– Мои стражи посидят в тени, пока мы будем разговаривать здесь. Это максимум уединения, на которое ты можешь рассчитывать, даже для "дамской" беседы.
– Ты мне не доверяешь, – вздохнула она.
– А с какой стати?
Она улыбнулась.
– Ни с какой. Ты права, ты вовсе не обязана мне доверять. – Она тряхнула головой и отпила рома, а потом взглянула на меня поверх бокала. – Ты отказалась от всех напитков. Ты боишься яда или магии.
Я кивнула.
Она рассмеялась: взрыв радостных звуков. Мне не раз доводилось слышать этот смех с экрана.
– Я даю тебе самую торжественную клятву, что здесь ничто не причинит тебе вреда по моему умыслу.