– Да, – подтвердила я.
– Я не дал своего согласия, – заявил Холод.
– Я буду с тобой, – сказал Рис.
– И я, – мурлыкнула я, просовывая руку под локоть Холоду поверх шелка и мощи его мышц.
– Холод... – позвал Дойл.
Двое мужчин встретились взглядами, и между ними что-то пробежало – утешение, тайное знание... Что бы это ни было, черты Дойла от него смягчились, стали более... человечными. Холод кивнул.
– Что, если новая магия опять нанесет вред Мередит?
– Рис проследит, чтобы этого не случилось.
Холод открыл было рот, словно хотел возразить, но передумал и только кивнул.
– Как повелит мой капитан.
Стражи порой словно забывали, что Дойл – капитан Воронов королевы, но потом припоминали снова. И тогда использовали полузабытый титул. Уважение никуда не исчезало, как и страх, но титул употреблялся лишь по случаю.
– Отлично, – подытожил Дойл. – Если с этим покончено, обсудим прочее. Как только обе королевы узнают о возвращении чаши, слух дойдет и до Тараниса. Что мы станем делать, если он потребует чашу себе?
Я обвела всех взглядом, пытаясь вычислить, кто что думает, и в большинстве случаев не вычислила ничего.
– Но вы же не думаете всерьез, что мы можем ее не отдать? Начнется свара, если не настоящая война.
– Мы не можем отдать чашу, – повторил Никка. – Таранис ее уже недостоин.
– Что ты имеешь в виду, Никка? – спросил Дойл.
– Он не... – Никка никак не мог подобрать слова. Наконец он развел руками и сказал: – Таранис недостоин ею владеть. Если бы был достоин, она появилась бы у него, но она выбрала Мерри.
Дойл вздохнул достаточно громко, чтобы я это услышала чуть не через всю кухню.
– Вот вам еще одна проблема. Если Таранис боится, что королевская власть уплывает из его рук из-за бесплодия, то переход чаши к другой высокородной сидхе, в особенности наполовину неблагой по крови, только подкрепит его опасения.
– Он должен бояться. – Рис встал рядом со мной, с другой стороны от надежной фигуры Холода. – Даря божественные силы Мэви и Холоду, Мерри могла действовать всего лишь как сосуд, как вместилище Богини, как это и предположил Дойл. – Рис обнял меня за талию и притянул к себе. Наши с Холодом руки были переплетены, так что ладонь Риса уткнулась в бок Холода. Я почувствовала, как Холод напрягся, но Рис вроде бы ничего не заметил, он смотрел на других. – Но то, что чаша выбрала Мерри, не может объясняться только ее подходящим полом. Котел когда-то принадлежал мужчинам, а не женщинам. Быть может, Мерри – просто единственная из знати сидхе, достойная быть хранителем чаши?
– Не думаю, что дело в этом, – возразила я.
– Почему же? – спросил Холод.
Я подняла голову и заглянула ему в глаза.
– Потому что я смертная. Я, по кое-чьим меркам, даже на обычную сидхе не тяну.
– По чьим это меркам? – проворчал Холод. – По меркам свергнутых богов, которые только и делают, что вздыхают о былой славе?
– Благой Двор и правда смахивает на клуб престарелых одноклассников, – ухмыльнулся Рис. – Только и делают, что болтают о былых денечках, когда они были моложе, лучше, сильнее... Ностальгия, не больше.
Я скроила ему сердитую гримасу и повернулась к Холоду.
– Ладно, пусть так. Я не подхожу по меркам народа, который уже один раз потерял чашу. Но будь я хоть чистейшей крови, Таранис все равно не смирится с тем, что чаша у нас, даже ценой войны.
– Она права, – поддержал меня Рис. – Благие решат, что, вернув себе чашу, вернут и потерянные силы.
– По этой логике, – сказал Дойл, – если чаша будет у нас, силы вернутся к нам.
– Не думаю, – возразил Холод. – Ко мне не вернулись мои силы. Я обрел способности сидхе, которого когда-то звал своим повелителем. И не чаша мне их дала, а Мерри.
Рис обнял меня покрепче.
– Наша королева будет довольна, но Таранис придет в ярость.
– А если он предположит, что Мерри может сделать для него то же, что она сделала для Холода? – спросил Дойл.
Лицо Риса отразило полную панику, прежде чем он успел скрыть ее за привычной ухмылкой.
– Даже не знаю, что опасней: решит ли он использовать Мерри для поддержания своих гаснущих сил или сочтет, что с такими способностями она будет слишком сильной королевой.
– Соперницей, хочешь сказать? – уточнил Дойл.
Рис качнул головой.
– Нет, не соперницей. Даже если Мерри всех нас снабдит божественной силой, в схватке один на один ей это не поможет. Право вызова есть у всех благородных сидхе, а король по многим нашим законам расценивается наравне с другими дворянами. – Он посмотрел мне в глаза. – Я помню, что две твои руки власти – штука неприятная, но я видел, как дерется Таранис.
Он поцеловал меня в лоб и шепнул:
– Тебе не победить.
– В последний раз Таранис дрался на дуэли еще до заклятия Безымянного, – напомнил Дойл. – Кто знает, что он утратил и что сохранил?
Рис сердито глянул на Дойла.
– Она погибнет!
– Я не подталкиваю принцессу бросить вызов Королю Света и Иллюзий, Рис. Но я не намерен переоценивать его силы. Мы все многое утратили с последним заклятием. Просто кое-кому удается скрывать потери лучше, чем остальным.
– Может, ты прав, – сказал Рис, прижимая меня так крепко, словно боялся, что Дойл потащит меня на дуэль прямо сейчас, – может, я переоцениваю Тараниса с его двором. Но может, это ты их недооцениваешь.
– Не приписывай мне то, чего я не говорил. Благие опасны и очень сильны. Их двор сохранил больше магии, чем наш. В их большом зале еще растет великое древо, и оно покрыто листвой, хотя листва теперь цвета осени. Их сила осталась с ними. – Дойл покачал головой и сел за стол, положив подбородок на скрещенные руки, так что лицо оказалось вровень с чашей. – Мы не готовы заставить Тараниса заплатить за его преступления. Мэви не сможет свидетельствовать против него, потому что она – изгнанница; слово изгнанника не считается уликой против жителя волшебной страны. Свидетельство Букки-Ду о том, что Таранис участвовал в освобождении Безымянного, слишком легко повернуть против самого Букки.
– Как это? – не понял Никка.
– Ты же видел, во что превратился Букка. А ведь он был великим лордом – вождем корнийских сидхе, когда нас было еще так много, что мы разделялись на племена. Сейчас же он похож на уродливого карлика. Благие не поверят, что он тот, кем себя объявляет, а даже если поверят – против него обратят его собственные слова. Если он объявит о вине Тараниса, он признает и свою вину. Таранис может отрицать свое участие и велеть казнить Букку за то, в чем он признался. Преступник наказан, правосудие торжествует, а единственный свидетель участия Тараниса мертв. Тонкая работа.