Аматеон отдернулся, словно его обожгло. Глаза испуганно раскрылись – но ведь ему не было больно. Ему было так же приятно, как и мне, что угодно поставлю.
– Кольцо удовлетворено, – подытожил Баринтус. – Пора позвать эту женщину, пусть она нами займется. Королева требует, чтобы мы выглядели безупречно.
– Что с ним будем делать? – Дойл кивнул в сторону Аблойка, так и стоявшего на коленях со счастливой, хоть и кривоватой ухмылкой.
– Поставим подальше от принцессы. А, мы же привезли плащи для крылатых. – Он поглядел, как Шалфей и Никка выпутываются из своих пледов, а Усна подает им плащи. – Очень хотелось бы услышать, как вы станете докладывать об этом королеве.
– А что, королева запретила тебе нас расспрашивать? – спросил Дойл.
– Нет, но объявила, что о подобных событиях следует сообщать ей первой. – Уголок губ у Баринтуса дернулся, словно он пытался сдержать улыбку. – Королева Андаис подозревает, что мы от нее что-то скрываем.
– Мы – это кто? – спросила я.
– Весь двор, по-видимому, – сказал он, и прозрачное веко опять мигнуло. При дворе что-то произошло – или происходило, – что здорово тревожило Баринтуса.
Мне хотелось узнать, в чем дело, но спросить я не решалась. Спрашивать при Онилвине и Аматеоне – все равно что при Келе. Что бы мы ни сказали, все станет известно приверженцам Кела. Черт побери, Онилвин и Аматеон и были его приверженцами. С какой стати королева шлет их в мою постель? Есть у нее разумные основания или просто ее специфическое безумие вышло на новый уровень? Я не знала и не могла спросить при ее собственных и Келовых шпионах. Ни тем, ни другим нельзя было слышать, как я обвиняю королеву в безумии. Все это и так знают, но вслух говорить нельзя. Никто и не говорил. Разве что в узком, очень узком кругу.
Я обвела взглядом новых и прежних своих людей. Шалфей завернулся в золотистый шерстяной плащ и казался теперь словно выплавленным из густого меда. Крылья за спиной горели цветным витражом. Шалфей моим не был. Сидхе он теперь или нет, все равно он привязан к королеве Нисевин, а Нисевин мне не друг. Союзник, пока я ей угождаю, но не друг.
Аматеон прятал от меня глаза. Онилвин взглянул на миг, но тут же испуганно отвел взгляд в сторону. Укус кольца ему не доставил удовольствия, и мне тоже, если начистоту. Усна помогал Никке надеть роскошный красно-фиолетовый плащ, закалывая серебряной застежкой с опалом. Он не видел, что я на него смотрю, – слишком увлеченно острил на тему Никкиных крыльев. Кэрроу словно отделился от прочих, он с нами не останется. Королева не даст бесполезному стражу околачиваться возле меня.
Если бы загвоздка была только в Шалфее, мы бы велели ему выйти из комнаты – но Андаис присылала мне все новых и новых людей, не вызывающих у меня доверия, и рано или поздно мы наткнемся на такого, кто не станет покорно выходить за дверь, когда нам захочется строить заговоры. Может, в том и была ее задумка. Она уже пробовала приставить ко мне шпиона, открыто объявив о его функции. Но он попробовал меня убить вместо того, чтобы шпионить, и Андаис никого не подобрала на освободившееся в результате место. Может, дело в этом. Я посмотрела на трех стражей, которых Баринтусу не хотелось ко мне вести, и подумала – да, дело в этом. Они ее шпионы. Один из них или все трое. Она послала троих, чтобы хоть один прошел испытание кольцом. Вот ее рассмешит, что тест прошли все.
Полчаса спустя мы выстроились на подиуме перед тремя микрофонами. Мэдлин вполне пришла в себя и с легкостью с нами управлялась – хоть среди нас были чуть ли не самые могущественные создания на земле. Ну, если бы величие подавляло или тем более пугало Мэдлин, она бы не проработала семь лет с королевой Андаис. Дойл и Баринтус даже напомнили ей, что время у нас ограничено. Она поменяла любимую потрепанную куртку Галена на искусно сшитый пиджак. Парку Китто пришлось засунуть подальше – этого я ожидала, но я не подумала, что джинсы и рубашка-поло тоже окажутся не к месту. На наше несчастье, плечи у Китто были широковаты для подростковой одежды, а одежда на взрослых мужчин была ему длинна – так что в Лос-Анджелесе мы ничего подходящего ему не нашли. Надо полагать, королева ожидала чего-то такого, так как прислала шелковую рубашку жемчужного цвета с длинными рукавами, подходящую к черным брюкам, которые нам все же удалось отыскать. Но присланный ею черный пиджак не подошел – оказался широк в плечах и рукава слишком длинны. Мэдлин пришлось согласиться, что водной рубашке Китто выглядит лучше, чем в пиджаке. Все остальные, как она нехотя признала, смотрелись хорошо. Хотя на самом деле никто из мужчин не смотрелся просто "хорошо". Потрясающе, грандиозно, великолепно – но не "хорошо".
Мне самой нужна была юбка покороче. Мэдлин такую привезла – в мелкую складочку, едва прикрывающую зад. При моем пристрастии к чулкам это означало, что я буду сверкать кружевным верхом чулок при каждом движении. А если не поостерегусь, поднимаясь на подиум, то покажу и гораздо больше. Я порадовалась, что белье у меня без завлекательных дырочек или кружевных вставок. Максимум, что смогут увидеть счастливчики, – это плотный черный шелк. Разумеется, к новой юбке мне нужны были другие туфли. Мэдлин их привезла – лаковые, на четырехдюймовой шпильке. Ходить на таких каблуках я умею, но я вытребовала у нее обещание, что смогу переобуться, прежде чем выйти на снег. В шпильках по снегу гулять можно, только если хотите переломать ноги.
Я стояла на подиуме у стены между Холодом и Дойлом. Прочие стражи выстроились по бокам от нас. Слегка похоже на то, как выстраивают приговоренных к расстрелу – хотя полукруг полицейских перед подиумом вроде бы гарантировал, что до расстрела не дойдет. В душе я была уверена – если только королева не скрывает от нас что-то важное, – что полиция нужна для того, чтобы репортеры не ломились на сцену. А может, я просто побаивалась такой толпы журналистов. Что-то близкое к клаустрофобии, словно люди отбирали у меня воздух.
Я участвовала в пресс-конференциях сколько себя помню, но после смерти отца и всеобщей шумихи по поводу его убийства мне не бывало так легко с репортерами, как прежде. В самые горькие минуты моей жизни они лезли ко мне с вопросами: "Что вы сейчас чувствуете, принцесса?" Обожаемого мною отца убили неведомые мерзавцы. Что, черт бы их всех побрал, я могла чувствовать? Но королева ни разу не дала мне сказать это вслух. Только не правду. Нет, королева Андаис, только что потерявшая брата, заставила меня встречаться с журналистами и вести себя по-королевски. Вряд ли когда-то еще я так ненавидела свое королевское происхождение. Если вы из королевской семьи, вам не дадут тихо оплакать свою потерю. Ваше горе растиражируют в телевизионных новостях, в ежедневных газетах, в глянцевых журналах. Куда бы я ни взглянула – везде были портреты моего отца. Куда бы ни повернулась – снимки его мертвого тела. В Европе напечатали даже те фотографии, которые не решились опубликовать в Америке, – кровь с них почти текла. Мой высокий, сильный отец, превращенный в кровавое месиво. Волосы черным плащом разметались по траве, а все остальное неузнаваемо.