Полицейские у двери не дали Дженкинсу сбежать, так что ему осталось только дожидаться, пока его возьмут под ручки другие копы.
– Что, Мередит, правда глаза колет?
– Судебное предписание запрещает вам, Дженкинс, находиться от меня ближе чем в пятидесяти футах. В этом помещении столько не наберется.
Он так шумел, что майор Уолтерс послал еще троих на помощь. Думаю, он скорее боялся, что репортеры полезут к Дженкинсу и он в свалке поломает какое-нибудь ценное оборудование, чем действительно считал его угрозой для моей или чьей-нибудь еще жизни.
Оставшиеся полицейские старались закрыть разрывы в цепочке, но их было маловато. Если бы журналисты ринулись к нам сейчас, нам бы пришел конец, но они слишком заинтересовались устроенной Дженкинсом сценой. Скандал наверняка завтра появится в ленте новостей. Ничего интереснее этой свалки пока не произошло, и если мы не дадим им материала посвежее, они займутся Дженкинсом и нашей старой распрей.
Дойл и Холод одновременно шагнули прикрыть меня. Дойл даже притянул меня за руку поближе к стене, поближе к прочим стражам. Я качнула головой и прошептала:
– Не хочу, чтобы газеты опять мусолили убийство моего отца. Во второй раз мне этого не вынести.
Даже сквозь темные очки было видно его недоумение.
– Они опять все вытащат, Дойл. Чтобы объяснить подоплеку истории с Дженкинсом.
Холод тронул Дойла за плечо:
– Может, она права.
Дойл отрицательно мотнул головой:
– Твоя безопасность важнее всего.
– Безопасность бывает разная, – заметил Холод. Никаких капризных нот, которые стали мне уже ненавистны. Холод вел себя как положено взрослому, и я так этому обрадовалась, что обняла его за талию. Это было так замечательно – держаться за него. Я и не думала, что настолько устала и встревожена.
– Так что мы должны делать? – уже мягче спросил Дойл.
Кожу мне закололо, как в присутствии сильного волшебства. Мы все трое огляделись, и прочие сидхе сделали то же самое. Чары, но чьи и зачем?
Полицейский из оцепления пошатнулся, словно споткнулся на ровном месте. Он медленно повернулся к нам – я видела, как изумленно раскрылись его глаза.
Холод развернулся, подставив ему спину, и принялся выталкивать меня прочь со сцены. Я это после увидела на снимках, но в тот момент я ничего не видела, кроме рубашки Холода, ничего не чувствовала, только как он хватает меня в охапку, бросается бежать. За нами взорвался выстрел и сразу же второй – звуки почти слились. Холод бросился на пол. Я чувствовала, как он увлекает меня вниз, а видела только его белую сорочку и разлетевшиеся полы серого пиджака. Пороховая гарь обжигала легкие.
Звуков не было. Грохот выстрелов так близко от меня, в маленьком помещении с отличной акустикой лишил меня слуха, я надеялась – временно. Рядом оказались ноги – Галена, подумала я за миг до того, как на меня лег дополнительный вес. Он бросился на Холода сверху, образуя на мне живой щит. Еще новая тяжесть, и еще, и я не видела, кто там, даже догадаться не могла.
Первый звук, который дал мне знать, что я не совсем оглохла, был стук Холодова сердца прямо у меня над ухом. Потом звуки стали возвращаться – обрывками, как порванная видеолента. Крики. И еще крики. Вопли и визг.
Что происходило, я узнала только потом, по видеосъемке, по фотографиям. Ленту крутили по всем новостным каналам. Полицейский целится Холоду в спину, пытается убить меня и будто не видит Дойла на расстоянии вытянутой руки с пистолетом, практически уткнувшимся ему в грудь. Другие полицейские с оружием на изготовку растерянно оглядываются по сторонам и никак не могут понять, что опасность исходит от одного из своих. Один целится в Дойла. Заколдованный полисмен успел выстрелить, когда стоявший рядом с ним наконец сообразил, в чем дело, и стукнул его по плечу. Но Дойл выстрелил раньше, чем первая пуля пролетела мимо, пробив стену за нами. Копы повалили своего околдованного собрата наземь, не заметив, что он уже ранен. И еще крупный план Риса и Никки за спиной у Дойла, в одной руке пистолеты, в другой – мечи, а потом картинка Баринтуса с остальными стражами в живой стенке вокруг меня.
Пока все это происходило, я лежала, придавленная бело-серым Холодом, а слух постепенно возвращался, и слышала я большей частью вопли. Что-то теплое капнуло мне на лоб, что-то тяжелее и гуще, чем пот. Повернуть голову и посмотреть я не могла, но вторая капля нагнала первую и покатилась по лицу – и я различила сладковато-металлический запах крови.
Я попыталась столкнуть с себя Холода, узнать, тяжело ли он ранен, – но это было все равно что пытаться сдвинуть с места гору. Мне только и удалось проговорить:
– Ты ранен, Холод!
Если он и услышал, то не обратил внимания. На меня никто не обращал внимания. Как будто мое участие в происходящем не имело значения. Это меня пытались убить, но сейчас на первом плане были стражи и полицейские, но не я.
Я слышала, как орет майор Уолтерс: "Тащите ее прочь!" Крик подхватили, словно боевой клич. "Уводите, уводите ее!" – орали мужчины, так много мужских голосов, и все орали.
Груз на мне уменьшился, я снова увидела свет. Возгласы: "Господи, она ранена!" Крик опять подхватили: "Она ранена, принцесса ранена!" Мои фотографии с текущей по лицу кровью тоже еще появятся в печати, но кровь была не моя. Впрочем, в тот момент только я это знала.
Китто стоял на коленях возле меня – я поняла, что он тоже лежал в груде заслонявших меня тел. Баринтус протянул мне руку: "Малышка Мерри..." Он уже сто лет меня так не называл. Я взяла его за руку, а Гален пытался осмотреть плечо Холода, и Холод его отпихивал. Мне даже не взбрело на ум, что Баринтус сегодня еще не касался кольца.
Он наткнулся на кольцо, когда поднимал меня на ноги, – и в шоке застыл посреди движения. Стражи, которых он привел, принялись высматривать новый источник угрозы, они почувствовали порыв магии. Мои прежние стражи тоже почувствовали, но поняли, что это не новое покушение. Я слышала, как Холод воскликнул: "Да спасет нас Консорт!", а Рис высказался короче: "Мля". И все исчезло во всполохе магии.
Вода была теплая, теплая как кровь. Баринтус помогал мне плыть в этой воде. Почти невидимые на суше перепонки между пальцами теперь развернулись, одной сильной рукой он греб, второй прижимал меня к себе. Мы оба были наги, но я не сразу это заметила – такая теплая была вода. Как раз температуры тела. Я чувствовала, как движутся его ноги, удерживая нас на плаву посреди необозримого водного пространства, синего, как его волосы, и зеленого, как его волосы, и серого, как его волосы. Волосы струились у него по плечам и уходили в воду, и каждая прядь словно превращалась в струю воды и цветным ручейком уплывала прочь, и я не могла уже различить, где кончались его волосы и начиналась вода, и только его тело оставалось мне твердой опорой. И одна часть его тела становилась все более твердой, пока мы терлись боками в теплой-теплой воде.