Ближайший, утукку с львиной мордой, держал в руке окровавленное копье. [45] Его напарник, носивший на плечах голову особенно мерзкого, мордатого, морщинистого варана, предпочел саблю. С жуткими криками и хлопаньем крыльев они стремительно понеслись на меня.
Я бы, конечно, мог убить их, если бы захотел, но я предпочел прикончить их хозяев. [46]
Каждый из идумейских магов повел себя так, как было свойственно его натуре. Первый запаниковал, пометался туда-сюда, в конце концов запутался в своем одеянии и упал на ближайший шатер. Не успел он подняться на ноги, как мой Взрыв превратил его в огненный шар. Второй держался мужественнее: он достал из сумки, лежавшей у костра, длинную, тонкую стеклянную трубку. Когда я устремился к нему, он переломил трубку о камень и направил обломанный конец на меня. Из трубки вылетела струя маслянисто-черного вещества. Струя лениво отклонилась назад, а потом устремилась в мою сторону, точно заброшенная рыбаком леска. Я направил на нее Темный Узел, который перехватил дымящуюся струю посередине и с грубым чавканьем всосал ее в ничто. За струей потащилась стеклянная трубка, а за трубкой — и волшебник, который ее держал. В мгновение ока его тоже всосало в Узел, который затем переварил сам себя и исчез.
После смерти идумея, которая наступила через несколько мгновений после того, как он скрылся в Узле, [47] львиноголовый утукку издал торжествующий вопль, превратился в смолистый дым и развеялся на ветру. Вараноголовый утукку, явно бывший слугой третьего волшебника, никуда не делся: размахивая своей саблей, он прервал мой свободный полет серией яростных выпадов, от которых я уворачивался, как мог.
— Ну что тебе стоило убить моего? — вздохнул утукку, рубанув меня поперек груди.
Я отлетел в сторону, стрелой взмыл вверх, кувырнулся в воздухе.
— Ну, я старался, как мог! А почему бы тебе не перестать пытаться меня заколоть?
Утукку уклонился от моей Судороги и снова рубанул саблей.
— Не могу, ты же знаешь.
— Да уж знаю!
Уклонившись от следующего удара, буквально на пару дюймов, я устремился влево, потом к земле и на бреющем полете пронесся между двух шатров. Затем снова взмыл в воздух, окинул взглядом склон в поисках третьего волшебника и едва успел заметить, как что-то буро-карамельное мелькнуло у входа в ложбину.
Исполненный кровожадных намерений, с мчащимся по пятам утукку, я нырнул за утес следом за идумеем, точно коршун или другой хищник, гонящийся за мышью.
Волшебник торопливо ковылял вниз по камням, спотыкаясь и скользя. Платье его задралось выше колен, сандалии он потерял. Волшебник смотрел себе под ноги, полностью сосредоточившись на спуске. Он ни разу не оглянулся через плечо: волшебник и так знал, что смерть гонится за ним на ослепительно-белых крыльях.
За ним, на дороге, я увидел еще много всего другого: массивную фигуру Факварла, борющегося с третьим утукку (у этого была козлиная голова с длинными рогами), еще двух утукку, лежащих рядом мертвыми, а вокруг — последствия резни: трупы верблюдов и людей, раскиданные по обугленной земле, точно ненужные тряпки.
Порыв ветра; я шарахнулся в сторону, но слишком поздно и ощутил резкую боль: сабля утукку вонзилась мне в кончик крыла, отсекла несколько маховых перьев и полностью загубила восхитительную симметрию. Утратив равновесие и все летные качества тоже, я рухнул на осыпь, неизящно плюхнулся на задницу и покатился вниз.
Следом налетел утукку, готовый нанести coup de grace. [48] Чтобы его задержать (а это не так просто, когда стремительно катишься под горку, — не верите, попробуйте сами!), я метнул через плечо Расслабление. Заклятие угодило прямо в него: утукку мгновенно лишился сил, движения его сделались вялыми и замедленными. Саблю он выронил. Опустив крылья, беспорядочно дергая конечностями, он рухнул на землю и покатился следом за мной.
Мы неслись вниз, сопровождаемые лавиной камней.
Мы ударились об утоптанную землю на дороге.
Мы с трудом сели.
Мы переглянулись, и оба вскинули руки. Я оказался проворнее. Мой Взрыв разнес утукку на куски.
Клочья его сущности попадали на землю, усеяв мертвенно-сухие камни и скалы, подобно живительному дождю. Я не без труда поднялся на ноги посреди дороги, отряхнул пыль со своих синяков и ушибов, расправил крылья, чувствуя, как сходит на нет мой боевой пыл.
Слева от меня медленно и мучительно приводил себя в порядок Факварл, управившийся наконец со своим козлоглавым противником. Из глубокого пореза на груди сочилась сверкающая сущность, но в остальном он, похоже, был невредим.
Недурно, однако! Мы вдвоем уложили пятерых утукку и двух из трех идумейских волшебников. [49] Можно было считать, что проблема с разбойниками на Соломоновых дорогах решена.
Да, кстати! Третий волшебник! А где, собственно…
И в это время поблизости раздался голос, пронзительный и властный:
— Стойте, демоны! Не смейте ни двигаться, ни говорить без нашего повеления, разве что затем, чтобы униженно простереться в пыли перед верховной жрицей Солнца из благословенной страны Химьяр! Я представляю свою царицу и говорю от ее имени и от имени всего Химьяра. Я требую, чтобы вы назвали себя, кто вы такие и какова ваша природа, под страхом нашего гнева!
Хм. Мне кажется или достаточно было бы простого «здрасьте»?
Не то чтобы я не заметил, что мы не одни. Просто мне было не до того. В разгар битвы думаешь только о самом насущном, а именно: как выпустить кишки врагу и при этом не дать ему оторвать тебе руку и шарахнуть ею же по башке. Если и остаются в запасе какие-то силы, они уходят на ругань. Простираться в пыли перед незнакомыми наблюдателями — это, мягко говоря, не главный номер твоей программы. Особенно когда ты их же и спасаешь.