— Кольцо сжигает его… — пробормотал я. — Да, это похоже на правду. Я слыхал о таком прежде. [91]
— Это не единственный изъян Кольца! — продолжал голос. — Как ты думаешь, отчего Соломон так редко им пользуется? Как ты думаешь, отчего он полагается на волшебников, которые сбегаются к его ногам, точно раболепные псы?
Мотылек пожал плечами. [92]
— Я думал, ему просто лень!
— Как бы не так! При каждом использовании Кольцо вытягивает жизнь из своего владельца, и он в результате слабеет. Энергия Иного Места вредна смертному телу, когда она воздействует на него слишком долго. И сам Соломон, после всех своих великих свершений, сделался намного старше своих лет!
Мотылек нахмурился. [93]
— А по-моему, он выглядит вполне нормально.
— А ты вглядись повнимательнее! Кольцо мало-помалу убивает его, Бартимеус. Другой на его месте давно бы уже все бросил, но у этого дурака огромное чувство ответственности. Он боится, что Кольцом завладеет кто-то менее достойный, нежели он сам. И последствия…
Мотылек кивнул. [94]
— Да, последствия могут быть ужасные…
Надо же, какой полезный кувшин оказался. Разумеется, возможно, что Филокрит попросту спятил, и кое-что из того, что он мне говорил, не совпадало со словами девчонки. Например, достойное ли это дело — разорять Саву только за то, что тебе не дали груды ладана, которую ты требовал? Но с другой стороны, Соломон ведь тоже человек. А значит, и он не без изъяна. [95]
И тем не менее единственный способ выяснить, правда это или нет, — сходить и убедиться лично.
— Ну, спасибо тебе, Филокрит, — сказал я. — Надо признать, звучит это все так, словно ты прав. У Соломона действительно есть слабое место. Он действительно уязвим.
— Ну да, но ведь ему ничто не грозит… Никто всего этого не знает, кроме меня.
— Ну как же: теперь еще и я это знаю! — весело ответил я. — И я это проверю прямо сейчас. Может, даже Кольцо сопру, если получится! Знаешь что: представь себе, как я сделаю это, отомщу и заодно покрою свое имя вечной славой, пока ты будешь сидеть и зарастать плесенью тут, в этом унылом старом кувшине! Если бы ты был со мной повежливей, я бы, пожалуй, пообещал тебе сломать кувшин и избавить тебя от мучений, но теперь я этого не сделаю. Так и быть: возможно, в ближайшие пару тысяч лет я как-нибудь заверну к тебе в гости, если не забуду. А пока что — прощай!
С этими словами мотылек устремился к крышке. Меня сопровождало отдаленное завывание, такое жуткое, что мои крылышки затрепетали от страха. Порыв слабого ветерка налетел на меня, на миг сбив с курса. Но потом я выправился, дотянулся до крышки и в следующую секунду вырвался из пыли и тьмы на волю, обратно в мир живых.
Я снова обернулся котом. В темноте я оглянулся на кувшин. В самом ли деле оттуда слышался далекий голос, выкрикивающий проклятия и зовущий меня по имени? Я прислушался.
Нет, показалось…
Я отступил прочь и выглянул из кладовки в центральный зал. Все было тихо; над бассейном и кушетками золотой дымкой висели Чары. Ужасного чудища было не видать, арабской девчонки тоже. Но тут я заметил в арке напротив далекий отблеск масляной лампы и услышал голоса: двое людей о чем-то спорили. Один голос был знакомый, довольно пронзительный; другой низкий.
Сверкая сиреневыми глазами, влача за собой, подобно мантии, хитроумные замыслы, кот пересек зал и исчез под аркой.
Когда Ашмира очнулась, вокруг было тихо-тихо. Она лежала на спине, глядя на потолок — на длинную узкую трещину, которая змеилась по штукатурке и упиралась в угол. Ничего особенного в трещине не было, но Ашмиру она озадачила, потому что раньше она этой трещины никогда не замечала. В ее комнатушке было множество трещин, местами старая кладка вообще начинала осыпаться, местами на стенах виднелись полустертые знаки — это забытые стражницы, жившие тут до нее, выцарапывали свои имена, — и Ашмире казалось, что она знает их все наизусть. Но эта трещина была новой.
Она некоторое время смотрела на нее, разинув рот, чувствуя себя совершенно расслабленной, но потом, немного придя в себя, сообразила, что потолок этот беленый и куда выше, чем должен был бы быть. И стенка не с той стороны. И освещение странное. И кровать слишком мягкая. Это была не ее комната. Она находилась не в Марибе.
И внезапно она все вспомнила. Девушка с криком вскинулась, хватаясь за пояс.
Напротив кровати сидел в кресле мужчина и смотрел на нее.
— Если ты ищешь это, — сказал он, — то, увы, я его забрал.
Он показал Ашмире ее серебряный кинжал, потом снова положил его к себе на колени.
Сердце у Ашмиры колотилось, как молот, так, что она содрогалась всем телом. Глаза у нее были выпучены, пальцы стискивали прохладную белую простыню.
— А демон?.. — выдохнула она.
— Демон удалился по моему приказу, — улыбнулся мужчина. — Я спас тебя от его когтей. Надо сказать, ты довольно быстро пришла в себя. У некоторых пришельцев, бывало, и сердце не выдерживало.
Ашмиру охватила паника; она внезапным движением перекинула ноги через край кровати и попыталась было встать — но мужчина сделал властный жест, и она застыла.
— Сидеть можешь, если хочешь, — спокойно сказал он. — Но вставать не пытайся. Я буду рассматривать это как проявление враждебности.
Голос у него был негромкий и мягкий, даже мелодичный, однако в тоне отчетливо звенела сталь. Ашмира еще секунду посидела неподвижно, потом медленно-медленно подвинулась так, что ее ступни опустились на пол, а колени остались на уровне края кровати. Теперь она сидела к нему лицом.
— Кто ты? — спросил мужчина.
Он был высок, худощав и одет в белое одеяние, которое скрывало из виду его нижние конечности. Лицо у него было длинное и узкое, с твердым подбородком, точеным носом и быстрыми темными глазами, которые в свете лампы сверкали, точно самоцветы. Мужчина был красив — или, точнее, был бы красив, если бы на нем не лежала тяжкая серая тень усталости и по лицу, особенно вокруг глаз и рта, не змеилась сетка странных мелких морщинок. Определить его возраст было непросто. Эти морщинки, высохшие и узловатые запястья и кисти, длинные черные волосы, густо сбрызнутые сединой, — все говорило о почтенных летах, но лицо у него было живое, движения юношеские, и глаза слишком уж блестящие.