Пани Нина чаще, чем с Протасовым, встречается с Парчевским, ведет с ним технические советы; иногда открыто, как бы напоказ, совершает с ним прогулки. Но – странное дело – ни Прохор, ни Протасов, вопреки горячему желанию Нины, и не думают ревновать ее к Парчевскому. Напротив, острый на язык Протасов перестал говорить ей колкости, он еще внимательней начал относиться к ее делу: работа на ее постройках ходко подавалась, уже заканчивали фундаменты для больницы, бани, обжигались миллионы кирпича, подводилось под крышу каменное здание богадельни.
Но одними строительными удачами, как бы грандиозны они ни были, не замазать трещин тоскующего сердца: Нина чувствовала большую неудовлетворенность. Нина злилась.
К сожалению, она не знала, что мистер Кук, достойнейший человек ее орбиты, страстно ревновал Нину и к пану Парчевскому, и к Андрею Андреичу Протасову, и к мужу. Вконец разочарованный в предсказаниях негра Гарри и утратив веру в свою путеводную звезду, мистер Кук стал помаленьку попивать. И в угнетении некоторых центров мозга он иногда проводит воровские ночи у любвеобильной Наденьки, стараясь заглушить томление робкого сердца своего.
Миссис Нина! Так неужели же вы никогда не обратите своего благосклонного внимания на несчастного мистера Кука? Ведь он же душка, ведь он выписал из Нью-Йорка, из Института высшей косметики, всевозможные руководства, притиранья, принадлежности для ухода за мужскою красотой! Его лицо крепко, приятно, выразительно, обмороженный нос утратил фиолетовый оттенок, веснушки исчезли. Ведь мистер Кук, тренируясь в любую свободную минуту, стал приобретать округлость форм, игривую пластику икр, бедер, бицепсов. Ведь он, наконец, получил из Америки большой сундук изящнейших костюмов и щеголяет в них, стараясь попасть на глаза Нины преимущественно во время церковного богослужения. Что ж? Значит, он все-таки верит в свою звезду? И да и нет. В его натуре тоже происходят какие-то сдвиги, как и в психике Прохора Петровича.
Меж тем на постройках Нины работало около четырехсот человек. Многим уже не хватало дела. А с предприятий Прохора почти каждый день являлись к Нине группами рабочие и чуть не в ноги кланялись ей, умоляя принять их на ее работы. Нина и радовалась и огорчалась.
– Я не могу вас принять. Вы своим уходом подрываете дело моего мужа. Да и что вы, ребята, льнете ко мне? Ведь я не в состоянии платить вам дороже, чем Прохор Петрович. Да я и не хочу этого...
– Не в деньгах суть! – возражали рабочие. – А главное – ты все ж таки, госпожа барыня, настоящий человек. И часы у тебя много короче, и харч не в пример...
Нине скрепя сердце приходится измышлять новые затеи. Полтораста человек она поставила под корчевание и запашку целины на горелом месте. Там будет засеяна озимая рожь. А Протасов, законным порядком закрепив за нею залежи графита, организовал на них работы по добыче.
– Будет великолепный сбыт. Это дело принесет вам огромные выгоды. Даже можно попытаться построить здесь небольшой заводик для выработки карандашей. И еще – хорошо оборудованный лесопильный завод. Но я страшно перегружен работой. Я прямо-таки изнемогаю. Болен я. И, кажется, серьезно болен. Вот если б вам удалось завербовать мистера Кука. Он хотя и недалекий человек, но весьма сведущий в этих вопросах. И, главное, религиозен...
– А ты все злишься, Андрей? Какой ты жестокий!
– Я не жестокий. Я последовательный. И не будем, Нина, вновь пережевывать жвачку. Кончено! Мы не коровы, мы люди. И к тому же... – Протасов горестно вздохнул и нервно замигал. – Я вообще покину ваши прекрасные обители. Мне предлагают на Урале большое место.
– Ну что ж, Андрей, – так же горестно вздохнула Нина. – Я не корова, но я и не дерево. Говорят, к березе можно привить яблоню. А вот ко мне, видимо, прививка твоих воззрений не удастся.
– Ко мне твоих – тоже.
Так и расстались полудрузьями, полузнакомыми.
В тот же день мистер Кук был приглашен к миссис Нине. Розовощекий, помолодевший и статный, он был в новом смокинге и белом жилете. Глянец нового цилиндра, казалось, испускал лучи. Мистер Кук тоже весь лучился, начиная от голубых блестящих глаз, от бриллиантовой булавки в галстуке и массивной золотой цепочки до лакированных штиблет.
– Вы сегодня как жених.
– О да!.. Немножко.
После деловых переговоров с Ниной («Я очень рада, что вы согласились заняться моими личными делами»), обласканный ею, одуревший от счастья, мистер Кук выпил дома три добрых стакашка коньяку, гимнастическими упражнениями проверил силу мышц, переоделся и пошел на башню порвать свои служебные отношения с хозяином. Демонстративно не подав ему руки, мистер Кук в великолепном песочного цвета костюме остановился в трех шагах от Прохора и, коверкая от волнения русскую речь и чуть покачиваясь от хмеля, запальчиво сказал:
– Я вами ошень, ошень недовольный. Вы эксплуатироваль меня десятый годофф, как эксплуатироваете свой рабочих. Но это я вам не позволю над самой собой. Нет, не позволю!.. Я от вас ухожу.
– Куда?
– В пространств... – И мистер Кук икнул.
– Вы как будто пьяны, милейший, – сказал не менее его пьяный Прохор Петрович. – Идите-ка проспитесь...
Тогда мистер Кук оскалил зубы и, бросив перчатку в лицо Прохора, крикнул:
– Хам! Вы не имейт права оскорблять не ваш русский подданный... Я республиканец! – ударил он себя в грудь.
– Вон!.. – заорал взбешенный Прохор и, вскочив, схватил чернильницу.
– Хам, хам! Адьёт... Сельско-крестьянска мушик!.. – заорал и мистер Кук, испуганно пятясь к выходу.
Прохор швырнул в него чернильницу и бросился к нему. Мистер Кук, вспомнив любимую игру волейбол, ловким жестом отшвырнул чернильницу, крикнул «Райт!» – и дал Прохору боксом меж ребер под вздох. Прохор хрюкнул и двинул мистера Кука по загривку. Мистер Кук закувыркался с башни вниз по лестнице.
– Хам! Хам!! – выкрикивал он на второй площадке это звучное, хорошо усвоенное им слово. – Я не русска подданный... Хам!
– А вот я тебе покажу, образина, чей ты подданный! – И Прохор сбежал на вторую площадку.
Но мистер Кук что есть силы дернул Прохора за бороду и сгреб его в охапку. Оба в натужливой борьбе свалились. У Кука лопнули подтяжки и крючки у брюк. Но он все-таки выкрикивал: «Райт, райт!..» Обхватив друг друга руками и ногами, они катались по площадке, как два дога, тузили один другого, царапались, ругались. Мистер Кук обессилел первый, – он весь спружинился и вскочил, чтобы утечь. Вскочил и Прохор.
– Хам!! – взревел мистер Кук, стоя спиной к уходившей вниз лестнице.
– Вот ты чей, сволочь, подданный!
И Прохор так хлестко огрел его по лбу кулаком, что мистер Кук молча кувырнулся со второго марша лестницы, открыв пятками дверь, прохрипел: «Аут!..» – и вылетел наружу, за пределы башни.
Подслушавший драку бомбардир Федотыч, видя такой пассаж, поспешно закултыхал со стыда в свою каморку. Прохор, задыхаясь от бешенства, поднялся в кабинет, едва успокоил рвавшегося с цепи волка, закричал в телефон: