Рита Курочкина влюбилась. И не в кого-нибудь, а в директора школы. Имя у директора было прикольное — Агафон. А отчество еще прикольнее — Евлампиевич. Но для Риты это имя-отчество звучало волшебной музыкой: Агафо-он... Евла-а-мпиевич... И фамилия директора тоже звучала для Риты, как музыка: Купоро-о-сов.
Да, странные вещи порой делает с человеком любовь.
Как только Курочкина влюбилась, так сразу же посвятила Купоросову стихи. Вот такие:
Я от тебя балдею, тащусь и фонарею.
Как случилось это — сама я не пойму.
Но сказать я тебе никогда не посмею,
Что люблю я тебя, понимаешь, люблю!
Конечно, рифма у Курочкиной хромала. Да и вообще — Рита была далеко не Пушкин. Но разве дело в этом?.. Главное ведь — какое чувство она вложила в свое стихотворение. А чувство было самое что ни на есть прекрасное.
Рассказав о своей любви стихами, Рита решила написать о ней еще и прозой:
Агафон Евлампиевич, вы самый классный учитель в мире! Я вас люблю. Это я положила яблоко на ваш журнал, когда вы проводили у нас урок. Да что там яблоко — я готова вам сердце отдать! О моей любви вам ничего не известно. Я люблю вас молча.
Ваша и чуточку своя. Н.
Буквой «Н» Курочкина подписалась для конспирации. В 7-м «Б», где училась Рита, не было ни одной девочки, чье имя начиналось на «Н».
Теперь следовало передать любовное послание Купоросову, чтобы он узнал о Ритиной любви. Но как это сделать? Не отдавать же директору письмо лично в руки! Может, проследить за Купоросовым и, узнав, где он живет, бросить письмо в его ящик для газет. Ну а если почту вынимает не он, а жена?.. Тогда, может, послать письмо на адрес школы?.. А вдруг всю директорскую корреспонденцию вначале просматривает секретарша?.. Нет, любовное послание должен был прочесть один лишь Агафон Евлампиевич. Он и только он!
Как же быть?
И Рита придумала — надо просто-напросто войти в кабинет Купоросова, когда там никого не будет, и положить письмо на стол. Вот и все.
Кабинет директора находился на втором этаже. Уборщица Дарья Петровна убирала его в половине шестого, перед самым закрытием школы. Курочкина это знала, потому что рядом с кабинетом располагался актовый зал, где проходили занятия театральной студии, в которой Рита занималась. Больше в это время никаких занятий в школе не было. Все кружки и факультативы — по истории, астрономии, зоологии... — заканчивались раньше. Поэтому когда ребята из театральной студии расходились по домам, на втором этаже оставалась одна Дарья Петровна. Ну а уж обвести простодушную тетю Дашу вокруг пальца для Риты труда не составит.
Но оказалось, что уборщицу даже вокруг пальца обводить не нужно. После уборки она забыла запереть дверь.
И Курочкина, недолго думая, юркнула в кабинет. Положила запечатанный конверт на стол любимому директору и с чувством исполненного долга выскочила в коридор. Весело запрыгала по ступенькам на первый этаж. Спрыгнула с последней ступеньки и... ойкнула от неожиданности. Потому что вместо вестибюля первого этажа она увидела коридор второго этажа, откуда только что ушла. Рите стало немного не по себе. Она опять начала спускаться. Спустилась — и вновь оказалась на втором этаже. Будто никуда и не спускалась.
Сердце у Курочкиной тревожно застучало.
Если б еще по всей школе стоял шум и гам, как во время переменок, тогда, может, Рите было бы не так страшно. Но в коридорах стояла жуткая-прежуткая тишина.
Рита попыталась в третий раз спуститься на первый этаж. А на лестнице уже было темным-темно. И девочке вдруг почудилось, что в этой темноте кто-то притаился. И сейчас ка-а-к кинется на нее да ка-ак схватит!..
У Курочкиной от страха не только сердце, но и зубы застучали.
«Спокойно, Маргарита, — попыталась она себя ободрить, — ты же в родной школе. Внизу сидит охранник. Тебе нечего бояться».
— Кхе-хе-хе, — раздался из тьмы квакающий смех. Так, наверное, могла бы смеяться лягушка, если б умела.
Отчаянно завизжав, Курочкина кинулась наверх. Рванула дверь первого попавшегося кабинета и влетела туда. Это оказался кабинет информатики. За одним из столов, у включенного компьютера, Рита увидела человека. Он был тощий, как скелет. Курочкина пригляделась к нему повнимательнее, и у нее от ужаса задрожали коленки — это и вправду был скелет! Нажимая костяшками пальцев на клавиатуру, он играл в компьютерную игру. По экрану монитора друг за другом гонялись маленькие скелетики.
Зажав ладонью рот, чтобы не завопить от испуга, Рита, пятясь, вышла в коридор. И сразу услышала голос Агафона Евлампиевича. Ритины страхи словно ножом отрезало. Радостно улыбаясь, она поспешила к кабинету директора. Но в двух шагах от него остановилась как вкопанная. До Риты вдруг дошло, что Купоросов нашел ее письмо.
— «...О моей любви вам ничего не известно, — читал вслух директор. — Я люблю вас молча. Ваша и чуточку своя. Н»... — Купоросов громко рассмеялся. — Интересно, кто написал эту чушь?
Риту прямо в жар бросило и от купоросовского смеха, и от того, что он назвал ее любовное послание «чушью».
— Курочкина написала, — послышался голос Екатерины Васильевны Нестеровой — учительницы русского языка и литературы.
«Откуда она знает?» — поразилась Рита.
— Это какая Курочкина? — переспросил директор.
— Да из 7-го «Б».
— А-а, — вспомнил Купоросов. — Такая страшненькая. С бородавкой на носу.
Рита испытала самый настоящий шок. Она-то считала, что на носу у нее симпатичная родинка, которая ей очень даже к лицу. И вот на тебе: «Страшненькая, с бородавкой...» И это сказал человек, которому Рита готова была сердце отдать!
Курочкиной захотелось плакать. А Купоросов со смехом продолжал:
— Она готова отдать мне сердце. Что ты на это скажешь, Петля?
— Дают — бери, Бритва, — ответила Нестерова. — Заодно возьми у нее и печенку с селезенкой.
«Что они говорят?.. — в смятении думала Рита. — Какая еще петля?.. Какая бритва?..»
Внезапно кто-то схватил Курочкину за шиворот. Рита обернулась и чуть в обморок не упала. Потому что это был скелет — любитель компьютерных игр.
— Попалась, детка! — проклацал он челюстями и поволок Курочкину в кабинет директора.
А в кабинете сидели Купоросов и Нестерова; оба — с зелеными лицами.
— Что, крошка — хочешь отдать мне свое сердце? — В руке директора появилась старинная бритва с перламутровой ручкой. — Сейчас я вырежу его из твоей груди.